Но к своему творчеству Жорж Санд всегда относилась со смирением, не придавая ему большого значения, главным оставалось любить. И в конце жизни она, бабушка, дарила свою горячую любовь внукам.
Была ли она счастлива? Несомненно, ведь для этого нужно совсем немного. «Мне пришлось достаточно потрудиться, чтобы остаться доброй и искренней. Но вот я очень стара. Я совершенно спокойна, моя старость так же целомудренна своим рассудком, как и своими делами, ни малейшего сожаления о молодости, никакого стремления к славе, никакого желания денег, разве только чтобы оставить моим детям и внукам. Я чувствую, что могу быть полезной более лично, более непосредственно. Я достигла, не знаю как, большого благоразумия. Как всегда, я верующая, бесконечно верующая в Бога. Ошибаются, думая, что в старости все идет на убыль».
Редьярд Киплинг
Илья Бузукашвили
Жизнь учила его любить, сражаться и верить. И англичанин с душой индуса хорошо усвоил ее уроки. А еще Редьярд Киплинг умел хранить верность. Верность великой Красоте и тайне, которые однажды, с самого детства и навсегда, завладели его сердцем.
Он родился в Бомбее – 30 декабря, под самый новый 1866-й год. И был настоящим англо-индийцем. (Тогда в Индии жили и работали примерно четыре миллиона англичан.) Родители, люди занятые, отдали мальчика на попечение слуг, и потому на местном языке, хиндустани, Редьярд объяснялся сначала лучше, чем на своем родном. Когда няня водила его пожелать спокойной ночи родителям, то предупреждала, чтобы он говорил с ними по-английски: мол, им это будет приятно.
Редьярд Киплинг
Лахор, древнюю столицу великих моголов, называли «индийским Парижем». Здесь были ателье художников, мастерские, изготовлявшие предметы искусства, а в бесчисленных кафе, совсем как на Монмартре, спорили об искусстве и политике. В том, что именно Лахор стал «индийским Парижем», была немалая заслуга Киплингов. Они были умны, образованны, обаятельны и обладали редким даром привлекать людей. Отец Редьярда Джон Локвуд Киплинг преподавал сначала в Бомбейской художественной школе, а потом на 18 лет стал куратором Центрального музея индийского искусства в Лахоре, очень быстро превратив его собрание в одну из лучших в мире коллекций восточного искусства.
Сюда, в Лахор, после учебы в Англии, полный надежд, планов и новых идей, вернется юный Киплинг. Вернется в Индию. Вернется Домой.
«Гражданская и военная газета» выходила каждый вечер на 14 полосах, но делали ее два человека – редактор и его помощник. Редьярд занял место помощника. Передовицы ему не давались, зато со всем остальным он справлялся блестяще. Репортажи, поездки по стране. Работа по 10–15 часов в сутки. А вскоре он еще начал писать рассказы.
Саперы и морские пехотинцы, ирландские гвардейцы, врачи, инженеры ее величества – вот герои Киплинга, герои с «моралью служения». И конечно же Индия – звуки жизни ее древних городов, запахи базаров и прохлада дворцов. Киплинг молод, но у него зоркое сердце. Он видит необычное, значительное за обыденным. Ему до всего есть дело, даже до самого забытого, затерянного в тропиках форта под реющим над стенами британским флагом…
Его читали все. Британская Индия вдруг получила своего писателя. «Эврика! – восклицал один из рецензентов лондонского издательства, прочитав стихи и рассказы Киплинга. – На свет родился гений!»
В 1889 году Киплинг появился в Англии. Оставил родную Индию. Знал ли он тогда, как много она для него значит?.. Он – свежеиспеченный лондонский «литературный лев». В 23 года известен и знаменит. И счастлив: он найдет свою вторую половинку и уедет с женой поближе к ее родному дому в Америку. В Вермонт.
Радость семейной жизни. Трое детишек. Спокойное, вдали от чужих глаз и страстей, бытие. В Вермонте, на другом конце земли, он будет постоянно вспоминать Бомбей, Лахор, Индию. В душе его родится ностальгия, жажда, которую он найдет способ утолить.
Он стал рассказывать сказки, волшебные сказки – своим детям и племяннице, нуждаясь, как и многие сказочники, не в читателях, а в слушателях. Однажды его истории об индийских джунглях услышала детская писательница Мери Элизабет Мейпс Додж и уговорила напечататься в детском журнале, который она редактировала. Киплинг написал один рассказ, другой и – увлекся. Так миру явились «Книги джунглей», Маугли и его верные друзья.
Писателя привлекала мысль о родстве всех живых существ, о месте человека в природе. А слова маугли, «лягушонок», как прозвали звери своего воспитанника, нет ни в одном языке. Киплинг его придумал сам.
«Его голос звучит с необычной для него терпимостью и человечностью именно тогда, когда он пишет о тех, кто вообще не принадлежат к числу человеческих существ», – остроумно замечал один критик. «Он досконально изучил все обычаи и привычки птиц, зверей и пресмыкающихся – иначе как бы он написал „Книги джунглей“», – вторил ему другой. У Киплинга и вправду был редкий дар – вживаться в души своих героев. Читая им написанное, трудно поверить, что он никогда не был ни колониальным чиновником, ни солдатом, ни мореплавателем. Возможно, этому, как и многому другому, его научила Индия – способности отдать себя жизни, приобщиться целиком к миру людей и к миру животных, к миру рек, гор, деревьев и трав. В этом была для Киплинга мудрость Востока.
Поведавший миру суровый и справедливый Закон джунглей, Киплинг хорошо знал: у жизни тоже есть свой закон. Победы сменяются поражениями. Радость рождений нового – печалью утрат. Жизнь не стоит на месте и полна постоянных превращений… Рубеж столетий оказался для писателя особенно трудным. Сошла с ума его сестра Трикс. Умерла любимая дочь Джозефина. Болезнь едва не унесла из жизни его самого. Но что-то дало ему силы, надежду. Редьярд навсегда уехал из Америки и поселился в Англии, в графстве Сассекс. Кучера экипажей, проезжавших мимо усадьбы Киплингов, советовали пассажирам заранее вставать со своих мест, чтобы заглянуть через забор. Иногда им удавалось увидеть писателя, гулявшего в саду и не успевшего спрятаться. Джером К. Джером с присущим ему юмором говорил, что Киплинг напоминает ему комету, тщетно пытающуюся потерять свой хвост.
В скромном кабинете Киплинга висит портрет художника-прерафаэлита Берн-Джонса. Корзина для бумаг всегда полна доверху. «Сюда идет большая часть того, что я пишу», – говорит он. Работая, он иногда начинает размахивать своим любимым большим индийским ножом. Однажды он вырежет им на столе: «Как часто я уставал, сидя за тобой».
У Киплинга не счесть почитателей. Но и недоброжелателей немало. Ему не могли простить имперский дух. Часто говорили с презрением: «бард британского империализма», «пропагандист счастья быть колонизатором». Киплинг и впрямь всегда стоял горой за британского льва, в те времена еще могучего. И никогда не скрывал своих взглядов. Но мы хорошо знаем, как тонка та грань, за которой правда превращается в хорошо обставленную ложь, на доброе имя вешают ярлык отчуждения, забывая былую дружбу, верность, любовь.
