К чему могли привести вандалистические идеи таких отрицателей? Об этом хорошо сказал А.В. Луначарский на совещании в Отделе печати ЦК нашей партии в мае 1924 года, отвечая лидерам РАППа: «Если мы встанем на точку зрения тт. Вардина и Авербаха, то мы окажемся в положении кучки завоевателей в чужой стране». «Теоретики» ЛЕФа, напостовцы и налитпостовцы, «кузнецы» и пролеткультовцы и т. д. видели свою единую цель в уничтожении всех традиций прошлого – исторических, культурных, национальных, патриотических. Яростно враждуя друг с другом, они, однако, обретали странное единодушие и пели в унисон, коль речь заходила о накопленных народом духовных богатствах. Уже в самом конце 20-х годов глава конструктивистов К. Зелинский, продолжая эту нигилистическую «переоценку ценностей», заключал: «Да, не повезло русскому народу просто как народу... Мы начинаем свою жизнь как бы с самого начала, не стесняемые в конце никакими предрассудками, никаким консерватизмом сложной и развитой старой культуры, никакими обязательствами перед традициями и обычаями, кроме предрассудков и обычаев звериного прошлого нашего, от которой мысли или сердцу не только не трудно оторваться, но от которой отталкиваешься с отвращением, с чувством радостного облегчения, как после тяжелой неизлечимой болезни».
В.И. Ленин многократно указывал, что невозможно создать новую культуру, не используя достижений прошлых веков в области науки, культуры, искусства и литературы. «Коммунистом стать можно лишь тогда, – говорил он на III съезде комсомола, – когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество».
Эту глубокую мысль необходимо помнить, обращаясь к классическому наследию прошлого, к бессмертным явлениям нашей великой национальной культуры. Но она же остается важнейшей и при рассмотрении, анализе и оценке современной русской советской литературы. Только на основе духовного богатства, накопленного предшествующими поколениями, можно развивать дальше реалистическое искусство. Только подлинное усвоение классических традиций создаст предпосылки для появления произведений, которые можно рассматривать «как шаг вперед в художественном развитии всего человечества» (В.И. Ленин)(Молодая гвардия. 1969. №12).
6. После «Молодой гвардии»
В начале 1970 года уже чувствовалось что-то неладное в судьбе журнала, Анатолий Никонов ходил нервный, мрачный, отверг мое предложение дать дискуссионный материал Феликса Кузнецова, ходившего еще в «либералах», забраковал еще несколько материалов, предложенных в очередные номера. Счастье быть самим собой... Но постепенно атмосфера сгущалась, придирки цензуры, выговоры из ЦК ВЛКСМ следовали один за другим. Работать стало невмоготу, постоянно чувствовались тяжкие объятия власть имущих. Наконец, в октябре 1970 года «Молодая гвардия» предстала перед Секретариатом ЦК КПСС, отчет Никонова слушали Брежнев, Суслов и другие партийные «старцы». Решение было суровым – Никонова и Петелина обвинили во всяческих грехах, а главное – «в славянофильстве» (до сих пор это постановление ЦК не рассекретили, и мы не знаем подлинных формулировок. – В.П.), Никонова перевели главным редактором журнала «Вокруг света», а Петелина оставили в журнале до прихода нового главного редактора.
Вскоре он и пришел – Феликс Овчаренко, инструктор ЦК КПСС. Оказалось, что ему поручили «выправить» линию журнала, сделать его советским, а не русским, каким он уже заявил себя за последние годы. Через несколько недель я почувствовал, что все материалы, которые я готовлю и сдаю в главную редакцию, лежат невостребованные, в очередной номер просто не идут. Я один раз спросил, второй.
– Виктор Васильевич, – сказал Феликс Овчаренко, – вы разве не догадываетесь, что два отдела ЦК КПСС, отдел пропаганды и отдел культуры, обеспокоены тем, что вы до сих пор остаетесь в журнале, по-прежнему возглавляете важнейший идеологический отдел, формирующий политику журнала, его направление... Вы ведь знаете решение ЦК КПСС о «Молодой гвардии»...
Только после этих слов я понял, что дни мои в «Молодой гвардии» сочтены. Я рассказал об этом разговоре Анатолию Иванову. Он был холоден и расчетлив, как будто не он был куратором отдела критики, а кто-то другой. И тут я понял, что от него мне защиты не стоит ждать... Надо готовить отступление, у меня ведь семья, Ивану только два года.
Горевал я недолго: в мае 1971 года Военное издательство (генерал А.И. Копытин, С.М. Борзунов) заключили со мной договор на книгу «Михаил Шолохов», «Московский рабочий» – договор на книгу «Россия – любовь моя» (Н.Х. Еселев, Н.И. Родичев)...
Но самое поразительное – издательство «Молодая гвардия» готово заключить договор на книгу «Алексей Толстой» для серии «Жизнь замечательных людей». Но тут нам с Сергеем Николаевичем Семановым, заведующим этой серией, пришлось пойти на хитрость: заявку мы дали от имени Виктора Обносова (девичья фамилия мамы. – В. П.), под этим именем включили в редподготовку или перспективный план, утвердили в ЦК ВЛКСМ, а уж потом объявили, что автором этой книги будет Виктор Петелин, и уже официально заключили договор.
Вот это была уже почва под ногами, получив такие уверения моих друзей-единомышленников, я уже смело пошел к Феликсу Овчаренко и попросил дать мне отпуск.
– Только после того, как вы напишете заявление об уходе по собственному желанию.
– Твердо вам говорю, что после отпуска я уже не вернусь в журнал, – говорю я.
– Вот и напишите об этом в заявлении. Сначала об уходе, а уж потом об отпуске.
И я тут же написал заявление об уходе, а потом – об отпуске на два месяца.
И укатил в свой любимый Коктебель. Теннис, море, Олег Михайлов, с которым мы в то время были почти неразлучны, любимая работа – все это быстро залечило мои раны, но обида и до сих пор жива в моей душе... Месяца через три-четыре Феликс Овчаренко заболел, а в октябре умер от рака... Анатолий Иванов стал главным редактором: когда пушки били по нашей крепости, смог отсидеться, не высовываться, через год получил орден по случаю 50-летия «Молодой гвардии».
Своими переживаниями и чувствами я делился только с Олегом Михайловым и, пожалуй, с Валентином Сорокиным, с которым мы сблизились во время работы в журнале, он возглавлял отдел поэзии в журнале, посвятил мне свою замечательную поэму «Мамонт». Он-то и рассказал, видимо, Виктору Астафьеву о моем «унылом» настроении.
Два любопытных письма прислал Виктор Астафьев:
«3 марта 1972 года (датируется по штемпелю на конверте):
Дорогой Витя! Виктор Васильевич, свет!
Был я недавно в Москве и хотел выделить вечер, чтобы поехать к тебе с Валей Сорокиным или одному и попить коньяку вместе с тобой, но настигла меня весть о смерти дорогого мне, и я, больной и потрясенный, скорее полетел домой, да и приходил тут в себя.
