В то же время бывали случаи, когда владыка обращался к сугубо политическим темам (вступление советских войск в Чехословакию в 1968 году, высылка А. И. Солженицына из СССР в 1974 году), но он рассматривал эти вопросы с глубоко христианских позиций, с позиций правды Божией.
В одной из радиобесед по Би-Би-Си в 1981 году митрополит Антоний говорил: «…Жить для себя – нельзя; жить для ближнего, если он только земное существо, – мало. Надо видеть в ближнем человека такого масштаба, который ему позволит уместиться и расцвести только в Божьем граде… Да, мы должны давать, и это относится ко всем: и в России, и на Западе, и во всем мире нам поручено делиться небесным сокровищем с людьми, которые, может быть, забыли небо, но которые без него не могут жить, задыхаются на земле; с людьми, которым надо встретить Бога, потому что иначе человеческое общество слишком бедно, слишком тускло, слишком бессмысленно и бесцельно» (6, с. 281, 283).
В своих беседах, проповедях и интервью митрополит Антоний часто говорил о пути к Богу, о поисках Бога, о важности и трудности молитвы, о страданиях людей, болезнях и смерти; он раскрывал перед слушателями содержание догматов христианской веры, сущность православных таинств, толковал тексты Евангелия; он указывал им на высокое достоинство и призвание человека, на бесконечную ценность человека для Бога. В центре богословских рассуждений владыки постоянно были Бог, Церковь и человек. В одной из бесед в своем лондонском приходе осенью 1999 года митрополит Антоний убежденно говорил: «Церковь действительно – богочеловеческое общество. Первый член Церкви – Господь наш Иисус Христос. Сила, которая каждого из нас приобщает к этой тайне Христа, – Дух Святой, и во Христе и Духе мы делаемся детьми Бога и Отца» (8, с. 807).
Дар проповедника милостью Божией проявлялся в том, что самые сложные проблемы владыка излагал простым и ясным языком, пояснял самыми житейскими примерами; сказанное он подкреплял мнениями преподобного Серафима Саровского, преподобного Макария Оптинского, святителя Феофана Вышенского или святого и праведного Иоанна Кронштадтского, а то и цитатами из Верхарна или Лермонтова, ссылками на современных писателей. Иногда он повторялся, иногда удивлял резкостью суждений или неожиданностью сравнений.
Сам владыка был неизменно доброжелателен и готов к восприятию нового. Он говорил, что «везде можно найти очень много ценного – не открываясь всему, а вглядываясь во все. Как говорит апостол Павел, все испытывайте, доброго держитесь (1 Фес. 5, 21). Но если мы не будем “испытывать”, то есть, не будем всматриваться, стараться понять то, что вне нас, мы, конечно, сузимся настолько, что перестанем быть воплощением Православия. Потому что Православие так же просторно как Сам Бог» (7, с. 86).
Слово митрополита Антония звучало непривычно для современного общества, ибо призывало изменить не взгляды и убеждения, а образ жизни людей, предлагало новые для них идеалы и ценности Православия: Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите: ибо такова о вас воля Божия во Иисусе Христе. Духа не угашайте (1 Фес. 5, 16–19).
Но при всем этом богословствование митрополита Антония, неизменно основанное на Священном Писании и учении Отцов Церкви, оказывалось поразительно актуально, созвучно текущему дню. Сам владыка объяснял это так: «Наш долг – погружаться в опыт и мысль Церкви в прошлом и быть открытыми на современность, потому что Бог современен всякой человеческой исторической эпохе. И для того чтобы строить Царство Небесное, не надо оглядываться на прошлое – надо вместе с Богом строить из того, что есть, настоящее, которое вырастет в будущее» (8, с. 369).
Владыку волновала судьба Церкви в СССР, под гнетом коммунистического режима, но все же главным он полагал преобразования в душах людей. Митрополит Антоний с готовностью откликался на приглашения послужить в московских храмах. Он служил в храмах святого Иоанна Воина, святителя Николая в Кузнецах, пророка Ильи в Обыденском переулке, святителя Николая в Хамовниках и других. Он переписывался с протоиереем Всеволодом Шпиллером, обсуждая вопросы «молодого епископата», церковно-приходской жизни, различия в религиозном сознании людей, недавно пришедших в храм и традиционно церковных, конфликты внутри Русской Церкви, «самостоятельности и независимости» отдельных Церквей. В «колоколенке» Николо-Кузнецкого храма отец Всеволод устраивал ему встречи с архиепископом Ермогеном (Голубевым), церковными диссидентами отцом Глебом Якуниным и отцом Николаем Эшлиманом, из бесед с которыми для владыки Антония становились более понятными проблемы русской церковной жизни. Он писал отцу Всеволоду 25 августа 1967 года: «…Мне совершенно ясно, что внутреннее церковное положение в России чрезвычайно сложно, что люди искренние, честные и до конца преданные Церкви могут расценивать его очень различно». Оба с большим вниманием относились к осмыслению существования Русской Церкви под омофором Святейшего Патриарха Алексия, вовсе не стоящей в «мертвой неподвижности», а напротив, живущей «трепещущей Духом жизнью, наполненной глубочайшим, чисто православным новым духовным религиозным опытом сегодняшнего дня» (213, с. 309–310, 330).
Владыка Антоний не просто любил Россию. Он знал и понимал ее историю, историю ее Церкви. В одной из бесед, говоря о святости, он привел такой пример из истории Советской России в начале 1920-х годов: «Святой – это человек, который открылся Богу и через которого Бог как бы действует и сияет. И я думаю, что многие святые никаких чудес не творили, но сами были чудом. Скажем, канонизация Патриарха Тихона в этом отношении характерна. Он чудес не творил, но сам был чудом. Это человек, который, оказавшись перед лицом совершенно небывалых событий, неслыханных ситуаций, сумел вглядеться в них глазами веры, с углубленностью, и прочесть в них смысл, и направить Церковь по пути истинно церковно-христианскому, евангельскому» (8, с. 368).
О внимании к текущим проблемам церковной жизни в СССР дает представление переписка митрополита Антония с протоиереем Всеволодом Шпиллером, настоятелем Николо-Кузнецкого храма в Москве. Они были близки не только духовно. Оба – дети русских эмигрантов, провели детство и молодость в Западной Европе и – главное – принадлежали к той старой русской культуре, которая выжигалась и вытаптывалась в СССР. В письме от 25 августа 1967 года владыка Антоний передает свое беспокойство в связи с тем, что «внутреннее церковное положение в России чрезвычайно сложно и что люди искренние, честные и до конца преданные Церкви могут расценивать его очень различно», особенно с учетом того, что и русская эмиграция давно разделилась на различные течения, иногда непримиримо враждебные друг к другу. Отец Всеволод отвечает 16 декабря 1967 года, что «горячо разделяет» с владыкой надежду на «победу подлинной церковности над многовековым обмирщвлением». Очень показательно, что два глубоко православных и церковных человека сходятся во мнении, что серьезной угрозой для
Церкви в России являются уже не гонения атеистического государства, а
