— Гриша! Айсберг! Стой! — сказал он проходящему мимо четвертому механику.
Четвертый, как всегда, имел в руках разводной ключ и моток водопроводной проволоки.
— Тороплюсь, Петя, у чифа в каюте опять фановая магистраль лопнула — сожрет он меня…
— Погоди минутку — не пожалеешь. Твои галлюцинации рядом с тем, что сейчас будет, — детский лепет.
И действительно. Дверь капитанской каюты широко распахнулась, из нее вылетел Диоген. За Диогеном — ворох репродукций шедевров мирового искусства.
— Старик включился в игру? — деловито спросил Ниточкин. — Ну, как его эмоционально-эстетический отклик?
Из каюты неслись странные хрипы и отдельные слова: «Посадить к змеям!.. В цепной ящик!.. Я те дам «психический климат»!» Одновременно орал непотребные слова попугай. Затем из дверей показалась Ефимовна и с полного маха хлопнула Диогена мешком с песком по спине.
Дверь захлопнулась.
— Так ты и Ефимовну подключил к игре? — поинтересовался Петя.
Камбузник опустился на колени и подбирал с пола картинки.
— Через тернии — к звездам, Петя, — тихо сказал он. И было в том, как он сказал эти высокопарные слова, нечто такое, что заставило Петю нагнуться, подобрать отлетевшую далеко в сторону «Данаю» и подать ее камбузнику.
Пожалуй, если Петя обнаруживал какое-то сходство с клоуном Бюффе, то Татьяна Васильевна нынче явно чем-то походила на Данаю. Она бродила в легком халатике, то и дело взглядывая на себя в зеркало.
И так же, как в каюте Диогена, где везде были разложены шедевры мирового искусства, у нее везде лежали женские туалеты. И Татьяна никак не могла выбрать подходящий костюм или платье, пока не остановилась на японском кимоно голубого цвета. Затем занялась косметикой.
Впервые не научно-сухарская строгость окружала ее, а опушала неуловимая женственность.
В океане отражались Южный Крест, Змееносец, Южная Рыба, Дева.
Эдуард Львович ловил звезды в зеркала секстана.
Ниточкин стоял на руле.
В предутренней тишине раздалась далекая тихая мелодия. Это была песенка морских бродяг, которым снятся голубые сны. Ее пел женский грустный голос на чужом языке.
Татьяна Васильевна поднималась на мостик с транзистором.
— Разрешите, товарищ старший помощник? — спросила она. — Я не помешаю? Не спится…
— Пожалуйста. Петр Иванович, поставьте рулевое на автомат и посчитайте линии — вам полезно потренироваться в астрономии.
— Есть! Благодарю за доверие!.. А вы, доктор, сегодня вылитая Софи Лорен! Как приятно видеть женщину в юбке, а не в… Боже! Да вы в кимоно! Эдуард Львович, что это с нашим эскулапом?
— Я вам приказал заняться проблемами времени и пространства при помощи хронометра и таблиц, — сказал Саг-Сагайло.
Будущий судоводитель ушел в штурманскую.
Настала короткая пауза.
Океан просыпался, и уже виден был горизонт.
Наконец Татьяна Васильевна сказала:
— Такие прекрасные звезды, а вы ловите их, как рыбок в сеть. Вы ощущаете музыку в слове «Кассиопея»?
— Нет. Привык. Раньше ощущал, — сказал старпом.
— А вы когда-нибудь видели во сне…
— Я с детства не вижу снов.
— А вы помните хоть один детский сон?
— Это для очередной анкеты?
— Нет. И не будем сегодня об анкетах, — тихо сказала доктор.
— Помню… Петр Иванович! Не забудьте поправку на рефракцию!
— Уже не забыл! — донеслось из штурманской.
Мужчина и женщина стояли под южными звездами на мостике теплохода, и теплый ветер трепал волосы и косынку женщины, и где-то близко проносилась бессонная птица и вскрикивала странными криками, попадая в свет топовых огней.
— Мне часто снились львы… Только не как Хемингуэю, то есть его старику, а мертвые, каменные. Знаете, из стен домов торчат львиные морды? И на ручках старинных дверей такие львы. Они в зубах кольца держат… — закончил Эдуард Львович рассказ и стряхнул с себя невольное очарование тихой ночи над океаном и странность детских воспоминаний.
— А дальше? Ну, львы выглядывают из камня, и что они?
— Ничего. Мне просто их жаль было. Что они оттуда вылезти не смогут. Я их даже выковыривать пытался, пока дворник уши не надраил…
— Наверное, вы родились под знаком Льва, — сказала Татьяна Васильевна. — Значит, вы деретесь честно, как лев, вы добры, как Солнце, как огонь, чисты.
— Пожалуй, вы, Татьяна Васильевна, склонны к каббалистике, — сказал Эдуард Львович. — А родился я действительно под знаком Льва. Если возьмете бинокль, я попробую показать вам эти звездочки, они малозаметны. Вы когда-нибудь смотрели на звезды в сильный бинокль?
— Нет.
Старпом дал Татьяне Васильевне бинокль, и она ахнула, потому что мало кто из людей видел звездное небо не только в телескоп, но и в обыкновенный бинокль.
— Пер аспера ад астра, — прошептала Татьяна Васильевна.
На мостик вышел Петя Ниточкин.
— А это правда, что слово «секстан» происходит от слова «секс»? — невинным голосом спросил он.
Настала несколько неловкая пауза, затем Сагайло спросил:
— Петр Иванович, вам захотелось поговорить о женщинах?
— Мои правила относительно слабого пола, — сказал Петя, — как вы могли уже заметить, очень строги. Когда женщина старается вывести меня из себя, я, со своей стороны, стараюсь вывести ее из себя…
Татьяна Васильевна засмеялась, но вдруг весь флер женственности слетел с нее. И она уже ничем не походила на Данаю, когда строгим, научным голосом сказала:
— Вот я и буду сегодня выводить вас из себя. После вахты прошу вас ко мне. Сперва вас, Петя. Нам надо попытаться определить степень усталости судоводителя после рядовой, спокойной вахты.
— Есть! — сказал Петя.
— Есть! — сказал Саг-Сагайло.
Татьяна Васильевна опробовала сложную электрическую аппаратуру в своей каюте. На столе каюты вспыхивали на табло хаотически разбросанные разноцветные цифры. Затем доктор подложила под ножки кресла четыре здоровенные книги с иностранными названиями.
Постучали. Вошел Петя.
— Садитесь в кресло. Сколько у вас времени?
— Минут десять: мы акулу поймали, вытаскивать будем.
— Нам хватит, — с несколько зловещим юмором сказала Татьяна Васильевна. — Будем определять один из показателей умственной работоспособности — уровень помехоустойчивости. Вы будете называть, попеременно находя их, красные и зеленые цифры от большей к меньшей. Вам будут мешать сильные и неожиданные помехи. Как, например, на космическом корабле…
— Вы меня с Германом Титовым путаете, — сказал Ниточкин.
