— Вы меня с Германом Титовым путаете, — сказал Ниточкин.
— Нет. Ваше судно и космический корабль во многом адекватные вещи. И там, и там система — «человек — машина». Итак, вы будете называть цветные цифры в порядке их…
— А знаете, почему один танкер у Кубы на рифы вылез? — понес Петя, — Задал один остряк штурману задачу. Назвал два слова с окончанием на «зо»: «пузо» и «железо». И предложил найти в нашем великом и могучем языке третье слово с таким же диким окончанием, ну…
— А какое это слово? — невольно заинтересовалась Татьяна Васильевна.
— Ребята извелись. Стоит штурман ночную вахту и все повторяет «пузо, железо, пузо, железо»… Ну и впилили в банку. Капитан вылезает из каюты и вместо того, чтобы играть тревогу, орет это идиотское слово…
— Какое, Петр Иванович?
— Сами найдите!
— Нет третьего!
— Зуб даю — есть!
— Ладно! — спохватилась Татьяна Васильевна. — Вам понятно задание? Начали! — И включила аппаратуру.
Замерцали, замигали, завертелись световые цифры.
— Тридцать три красное… тридцать два зеленое…
Тихо зазвучал похоронный марш Шопена.
— Домового ли… тридцать красное… ведьму ли замуж… двадцать восемь зеленое…
Татьяна Васильевна выбила из-под кресла один из фолиантов. Петя качнулся, как повешенный, когда из-под него уезжает грузовик.
— Ого! Кусаться не будете?.. Двадцать шесть красное…
— Быстрее! Быстрее!
Полыхнул блиц, и одновременно раздалась барабанная дробь.
— Восемнадцать красное… а если я вам сейчас сам ухо откушу?..
Перед глазами Пети вертелось и вспыхивало нечто подобное световой рекламе на Бродвее.
— Стоп! — сдался он. — Не могу больше. Мальчики кровавые в глазах… Зовите сюда Андриана Николаева, а я пошел акулу спасать…
В иллюминатор докторской каюты доносились оживленные голоса ловцов: «Кут надо!», «Сорвется, сволочь!», «Петлю на хвост заводи!», «Тяни!», «Мелкокалиберку у мастера возьми!»
Объект примчался на корму, когда акула была еще жива и плясала на раскаленной от солнца палубе жуткий танец.
— Ребята, — сказал Ниточкин рыболовам, — сувениры из другой сделаете. Слушайте, я как-то в Москве в ресторане «Пекин» ел второе из акульих плавников — самое дорогое блюдо было в меню. Мясо у нас уже тухнет. Продержимся на акуле.
— С таким артельным скоро последнюю гармонь сварим, — сказал Цыган.
— Будем, значит, дары моря жрать? — без энтузиазма спросил Гриша Айсберг.
— Если чиф разрешит, — сказал Ниточкин. — Давай ей петлю на хвост и — тащи в бассейн, пока не протухла раньше времени!
Акулу тащили человек десять во главе с Цыганом. Она была опутана тросами, но все равно сопротивлялась достойно. В особенное буйство акула пришла уже возле судового бассейна. Но сила солому ломит, и зверюга была сброшена в бассейн. Фонтан победительной матросской ругани взлетел выше теплых брызг.
— Проси у чифа десять бутылок уксуса и килограмм сухой горчицы, — сказал Ниточкину старший кок. — Буду маринад готовить!
В каюте докторши сидел на койке и стыдливо заворачивал на волосатой ноге штанину Диоген.
— Значит, коллега, вы зашевелитесь и даже… даже высунете ногу из-под одеяла. Вы сделаете это после вспышки блица и куска из Сен-Санса.
— А мы не перебарщиваем? — робко заметил камбузник. — Мне кажется, он к вам неравнодушен…
— Залезайте в кровать и хватит болтать глупости.
Диоген залез в койку и задернул полог.
— А если он… врежет? — донеслось из-за полога.
— Для чистоты эксперимента мне нужно возможно мощное отвлекающее средство и…
В дверь постучали. Вошел Эдуард Львович. Он держал в руках удивительный коралл — нежный, как изморозь на стекле, странный океанский цветок.
— Кораллы дарят на счастье, это вместо ветки сирени, — сказал Эдуард Львович.
— Спасибо. От всей души спасибо. А теперь в это кресло, пожалуйста. Вы знаете, что вам предстоит?
— Знаю. Уже весь пароход знает, — сказал Эдуард Львович, — световые эффекты…
— Да-да, световые эффекты. Итак, от высшей цифры к меньшей и не обращать внимания на помехи. Начали! — скомандовала Татьяна Васильевна, щелкнула секундомером и нажала кнопку.
Опять хаос цветных цифр завертелся и замигал на табло.
— Тридцать три красное… тридцать два зеленое… тридцать один красное…
Откуда-то донеслось тяжелое стенание и истерический хохот. Старпом оглянулся.
— Продолжайте! — властно приказала Татьяна Васильевна. — Не обращайте внимания на помехи!
— Тридцать зеленая… двадцать девять…
С небес полилось знакомое и задушевное: «Выходила на берег Катюша, на высокий на берег крутой…»
Старпом вцепился в ручки кресла и продолжал:
— Двадцать семь красная, двадцать пять зеленая…
Музыка стихла, и в неожиданной тишине позади старпома полыхнул ослепительный свет блица.
— Черт! — заорал Саг-Сагайло и подскочил на стуле, но опять взял себя в руки и продолжал неровным голосом: — Восемнадцать зеленая, тьфу, черная… семнадцать красная…
С небес полилась сонная мелодия Сен-Санса.
— Пятнадцать синяя… тринадцать красная…
За занавеской в койке Татьяны Васильевны завозился кто-то неизвестный, и старпом увидел высовывающуюся из-под одеяла волосатую мужскую ногу.
— Одиннадцать! — рявкнул старпом, вставая. — В крапинку!..
И вышел из каюты докторши заметно бледный.
Машинный телеграф стоял на «самый полный вперед». Могучий гул главного двигателя, судорожное мелькание клапанов, верчение валов. И в этом гуле, в крайнем напряжении механизмов — тревога. Тревога в системе «человек — машина».
На крыльях ходового мостика стояли с биноклями у глаз штурмана. Боцман вываливал за борт спасательный вельбот, подготавливая его к немедленному спуску. К спасательным кругам привязывали бросательные концы…
В своей каюте нервно расхаживал взад-вперед Фаддей Фаддеич. Потом вытер пот со лба вафельным полотенцем и снял телефонную трубку. Из нее доложили: «Вахтенный третий слушает!»
— Радиста и матроса Ниточкина ко мне! — сказал капитан и бросил трубку.
Рапитор гирокомпаса над капитанским столом заурчал — судно меняло курс. Фаддей Фаддеич закашлялся, сокрушенно почесал затылок и нерешительно покосился на бланк радиограммы, в которой сообщалось: «В 1100 ГРН ОБНАРУЖЕНО ИСЧЕЗНОВЕНИЕ СТАРШЕГО ПОМОЩНИКА САГ-САГАЙЛО ТЧК СЛЕДУЮ ОБРАТНЫМ КУРСОМ ГАЛСАМИ ТЧК ВЕТЕР МОРЕ ШТИЛЬ КМ КУКУЙ».
— Чиф пропал, старый дурак! — сообщил входящему радисту попугай.
