Назначение сопровождать Их Величества во время их отдыха в Шхеры или в Крым являлось для флигель-адъютантов государя знаком особого к ним внимания и расположения. Брали туда лишь немногих, обыкновенно одних и тех же лиц, к которым более чем к другим успела привыкнуть царская семья.
Во избежание каких-либо иронических предположений хочется тут же сказать, что эти лица отнюдь не отличались от остальных своих товарищей какими-нибудь особенными способностями забавлять или стараниями особенно понравиться. Такими же «совсем не придворными» были и офицеры яхты.
Эта была уже моя третья туда поездка с царской семьей, и я вспоминаю, как еще при первом таком назначении отношение ко мне, новичку, ближайшей свиты государя и государыни почти внезапно стало другим.
Одни стали относиться с подчеркнутым дружелюбием и откровенностью, другим, как это я сейчас же почувствовал, такое предпочтение было не особенно приятно, хотя и они продолжали оставаться прекрасными товарищами, несмотря на свою эту придворную ревность.
В эту поездку двух лиц из самой ближайшей свиты государя не взяли с собой. Все это связывалось в толках с влиянием императрицы и с именем Распутина, на которого перед самым нашим отъездом было произведено известное покушение Гусевой.
Мне не думается, чтобы их резкая неприязнь к этому человеку являлась единственной причиной такой, как говорили, особой немилости, так как и все остальные бывшие с нами на яхте, за исключением разве А. Вырубовой, относились к Распутину с тем же обычным и хорошо известным всей царской семье нерасположением. Причины их удаления были иные и более сложные, о чем я уже сказал где-то в своих записях[8].
Покушение на Распутина216 дало новую пищу толкам, и его обсуждали со всех сторон.
Маленький Алексей Николаевич в те дни из-за неосторожности ушиб себе ногу, появилось обычное у него кровоизлияние, он сильно страдал, и, как ни странно, это случайное ухудшение здоровья наследника многие связывали с положением почти смертельно раненного «старца»217.
Вообще влияние так называемых «распутинцев» на будущие судьбы России в те дни начало уже заметно возрастать. Но не в том узком смысле, как это понимали тогда и многие еще продолжают понимать до сих пор.
По моему глубокому убеждению, «распутинцами» должны были бы называться, с одинаковым почти правом и одинаковыми заслугами, как те немногие, кто верил в особенную святость Распутина и прибегал к его «помощи», так и те бесчисленные, что с той же искренней верой были убеждены в его могущественном, хотя и тлетворном влиянии на политические дела.
И те, и другие, несмотря на явно притянутые за волосы факты, конечно, заблуждались, но это заблуждение стоило дорого моей Родине.
Когда-нибудь история, говоря о возникновении нашей революции и влиянии ее на несчастья всей Европы, назовет обе эти наивные разновидности русских «распутинцев» одинаково безумными.
Людей, печаловавшихся сильно о внимании царской семьи, хотя бы из-за болезни наследника, к грубому и хитрому мужлану, но совершенно не веривших в его политическую силу, было совсем немного. Их печалование было естественно и понятно, и я о них не говорю.
То, что я высказываю теперь здесь, по прошествии долгих лет, я высказывал нередко и тогда в тесном кругу своих близких и знакомых. Надо мной только смеялись, называли блаженным и близоруким… Я думаю, что будут смеяться и впредь…
Алексей Николаевич уже на яхте почти поправился, но поездка длилась не более 5 дней и протекала, как все такие поездки, в своем обычном течении. Государь отдыхал во время нее вполне, хотя и сюда приезжали ежедневно фельдъегеря с громадными пакетами бумаг и докладов.
Только императрица казалась более озабоченной, задумчивой и очень печальной. По словам бывшей с нами А. А. Вырубовой, государыню мучили смутные предчувствия, и она часто повторяла, что уверена, мы последний раз находимся все вместе на яхте.
Жизнь на «Штандарте» проходила в тесном общении с царской семьей. Ежедневно съезжали на берег, на окружавшие острова, где играли в теннис, устраивали пикники и совершали длинные прогулки. Государь также любил катание на байдарке по неспокойному морю и в особенности купание. Это купание происходило в самой непритязательной деревенской обстановке. Никакой купальни устроено не было. На берегу стояла врытой простая тесовая скамейка, и вместе с Его Величеством тут же купались и некоторые матросы с яхты и желающие лица свиты.
Государь физически был очень силен и ловок, прекрасно плавал, нырял и мог подолгу оставаться даже в очень холодной воде.
По вечерам после обеда, к которому приглашались и все офицеры яхты, государь играл с кем-нибудь из них в домино или на маленьком бильярде. Императрица с ручной работой сидела невдалеке и беседовала с окружающими, а около великих княжон собиралась оживленная кучка молодежи.
Вся царская семья очень любила эти поездки и «свой» «Штандарт», чувствовала себя на нем совершенно непринужденно и всех его офицеров считала «своими». Среди них были действительно очень милые, скромные люди.
– Мы все здесь как одна семья, – любил говорить о них государь.
Мне лично также очень нравилась эта полуморская жизнь, полная комфорта, непринуждения и общения с красивой природой.
Сам «Штандарт» был устроен великолепно, с роскошью, возможною только на русских императорских яхтах. Но «Полярная звезда» – яхта, которой обыкновенно пользовалась императрица-мать и на которой мне приходилось также подолгу плавать, – мне лично казалась намного уютнее. В ее помещениях, не менее роскошных и обдуманных до мелочей, чувствовалось более домашнего и менее «морского».
Но наследник и великие княжны и слышать не хотели, когда я высказывал им такое предпочтение, – лучше «Штандарта» они ничего не знали на свете.
Со Шхерами у меня связывается и мое первое, более близкое знакомство с молодой царской семьей в ее простой домашней обстановке. Было это в конце июля 1912 года. Михаил Александрович в то лето уже командовал кавалергардским полком, находившимся в Красном Селе. Жили мы с ним там в небольшом, но уютном деревянном лагерном дворце, полном еще разных мелочей из личной обстановки императора Александра III и его супруги, постоянно останавливавшихся там во время пребывания в Красном Селе.
Но дни, свободные от лагерных занятий, великий князь, а с ним и я большей частью проводили в Петергофе, где жила летом его матушка. Государь в те дни находился в финляндских Шхерах.
Приближался день именин вдовствующей государыни, и императрица, не желая, чтобы государь из-за нее нарушил свой отдых и приехал ее поздравлять, неожиданно решила провести эти дни с молодой царской семьей в Шхерах.
