Привидение продолжало делать то, что делало, вероятно, уже давно: поднимало над головой и опускало на пол бочку с комбижиром. Скрипа дверей привидение не услышало, так как в рефрижераторной камере гудели мощные вентиляторы. Изо рта привидения валил пар.
— Эдуард Львович! — заорал Ниточкин.
Старший помощник неторопливо опустил бочонок, закрепил его в стеллаже и, не глядя на Ниточкина, прошел из холодильника к трапу. Он поднялся в тропическую жару на палубу и зажмурился от солнечного света.
— Эдуард Львович, как же все это?.. — с облегчением и радостью спросил Ниточкин, отряхивая со старшего помощника иней. — Это я, значит, вас закрыл в холодильнике?.. А мы думали… Черт! — В этот момент в руках Пети с громким треском разломился заледеневший галстук Саг-Сагайло.
— Петр Иванович, вы читали Шиллера? — наконец разжал губы Саг-Сагайло. Его голос звучал хрипло, морозно, по-новогоднему.
— Я думал, вы мне мясным топором башку отхватите, а вы такой странный вопрос…
— Ниточкин, вы читали Шиллера? — невозмутимо повторил Саг-Сагайло.
— Нет, — сказал Ниточкин. — Трудное военное детство… не успел…
— У него есть неплохая мысль, — прохрипел старпом, растирая себе побелевшие уши. — Шиллер считал, что против человеческой глупости бессильны даже боги. Это из «Валленштейна». Но касается только меня, товарищ Ниточкин.
— А кричать вы пробовали? — спросил Ниточкин.
— Мы не в лесу, — прохрипел Саг-Сагайло и зашагал к капитану.
Нельзя сказать, что Кукуй встретил его радостно.
— Ты откуда, литовский князь? — спросил Фаддей Фаддеич и пошевелил скулами.
Саг-Сагайло высморкался и серийно расчихался, затем скупо доложил:
— Из холодильника.
— Почему сигнализация не работает? Должна быть в рефрижераторной камере сигнализация?
— Должна.
— Строгий выговор!
— Есть.
Капитан вытащил из бара бутылку виски, налил стакан:
— Согревайтесь.
— Благодарю вас, я не пью.
— Пьешь, старый дурак! — заорал попугай.
Капитан накинул на птицу одеяло, попугай умолк.
Капитан глотнул из стакана, сказал задумчиво:
— Этот Ниточкин!.. — снял телефонную трубку, — Ниточкина ко мне!.. Садись, Эдуард Львович.
— Куда мы плывем? — прохрипел Саг-Сагайло, глядя на репитор компаса над капитанским столом.
— Куда? Тебя ищем! Назад плывем, по своему следу, как зайцы…
Вошел Ниточкин.
— В тюрьму сесть хочешь? — спросил капитан. — А если бы чиф там концы отдал? Если бы мы замороженного старпома на родину привезли, а? Умысел я здесь вижу, Ниточкин! Злостный умысел!
— Никогда в жизни я не сажал людей в холодильник специально, — мрачно сказал Ниточкин. — Грешно сажать мужчину в холодильник, даже если он тебе друг-приятель. А если он еще твой начальник, то запирать человека в холодильнике просто глупо, товарищ капитан.
— Ниточкин, я тебя во Владивостоке с волчьим билетом спишу! — Капитан взял трубку и приказал на мостик: «На прежний курс! Нашелся чиф!»
— Артельный не виноват, — прохрипел Саг-Сагайло. — Виноват я, так как на тридцать минут задержался с обследованием мяса.
— Почему задержались?
— Сам проходил обследование на помехоустойчивость. А затем, когда артельный начал обход без меня, вероятно, мы шли вокруг стеллажей один за другим. Он — за угол, я за угол. И он меня не видел. И получилось, как в цирке у клоунов…
— А кто из вас Олег Попов? — спросил Фаддей Фаддеич. — Исчезни! — приказал он Ниточкину.
Ниточкин исчез. Урчал репитор компаса — судно ложилось на обратный курс.
— Разрешите и мне идти, Фаддей Фаддеич? — спросил Саг-Сагайло, его синие губы мелко дрожали.
— Иди, голубчик, — сказал капитан примирительно. — Хорошо то, что хорошо кончается. На солнышке прогрейся или в бассейне посиди — там вода как кипяток. И не расстраивайся — на море все бывает… Что я сказал?..
— Чтобы я согрелся, Фаддей Фаддеич.
Возле бассейна Саг-Сагайло скинул роскошный халат с драконами и остался в плавках.
Вода в бассейне была безмятежно спокойна. Только слабая рябь от вибрации машин пробегала по ее поверхности.
Из трансляции раздалось: «Внимание всего экипажа! Старший помощник капитана товарищ Саг-Сагайло нашелся! Он был в холодильнике! Благодарим за внимание!»
— Мерзавцы! — пробормотал Саг-Сагайло, и мы впервые увидели, как он улыбнулся. Потом он нырнул.
— Акула!!! — заорал боцман и бросился к бассейну.
И все работавшие на палубе матросы с воплями бросились к бассейну и замерли у его краев, не зная, что теперь делать.
Секунда шла за секундой, вода в бассейне начала закипать. И тогда Ниточкин шумно плюхнулся туда с пожарным топором в руках.
Радужные вилохвостые рыбы тревожно метались среди водорослей. Вода в аквариуме сильно плескалась. Судно качало.
Рядом с аквариумом на диване в своей каюте лежал Эдуард Львович. Его голова и рука были забинтованы. Время от времени старпом вздрагивал, потому что Татьяна Васильевна смазывала йодом мелкие царапины на его загорелом торсе, но делала она это с такой нежностью, какой редко дождешься от судового врача.
— Милый мой, все это ерунда, все это царапины, все это до свадьбы заживет сто раз, главное — вы живы! Боже, как я измучилась, как изревелась, когда вы исчезли!..
— Благодарю вас, — слабым, но, как обычно, бесстрастным голосом сказал старпом. — Пожалуйста, откачайте из аквариума литра два воды. Кнопка от насосика слева от позвонка кита…
— У вас целый океанографический музей, — сказала Татьяна Васильевна, выполняя просьбу Эдуарда Львовича.
— Благодарю вас. Да, доктор, я должен вам сказать… я обязан вам, но… мне трудно решиться… вопрос деликатный, и…
— Я слушаю вас, — прошептала Татьяна Васильевна, замирая и отворачиваясь в смущении.
— На судах советского морского флота, — сказал старпом крепнущим голосом, — запрещены амуры, Татьяна Васильевна. Мне однажды пришлось наблюдать у вас в койке мужчину. Я обязан предупредить о недопустимости таких вещей. Вы человек на флоте новый, и…
— О чем вы?! — воскликнула Татьяна Васильевна с отчаянием.
— О том самом, — сказал Саг-Сагайло и закрыл глаза. Он выполнил свой тяжкий долг и почувствовал облегчение от этого.
— Как вы смеете так обо мне думать! — сказала Татьяна Васильевна и осеклась — вошел капитан.
Вид у старика был растрепанный. Однако он изобразил бодрый голос:
— Ну, согрелся?
— Да, — сказал Сагайло.
— Выйди-ка отсюда, Васильевна, — приказал капитан врачихе и сел в кресло.
