В 1680 г. домыслы о личной жизни Елизаветы вылились в ряд сочинений, среди которых «Тайная история прославленной королевы Елизаветы и графа Эссекса».[1421] Эту книгу перевели с французского оригинала Comte D’Essex, Histoire Angloise, а в последующем столетии неоднократно перепечатывали и излагали другими словами. Вместе с «Тайной историей герцога Алансонского и королевы Елизаветы», которая вышла одиннадцать лет спустя, они заложили основу традиции писать о личной жизни королевы; в этих и им подобных книгах утверждалось, что ее правление можно понять лишь в преломлении тайных страстей и желаний. Отныне рассказы о потаенных страстях Елизаветы продавались в Лондоне в дешевых изданиях, их инсценировали в лондонских театрах. Спектакли потакали растущему интересу публики к скандалам в высшем обществе. Пьеса Джона Бэнкса «Несчастный фаворит», которую поставили в 1682 г., была инсценировкой «Тайной истории Елизаветы и Эссекса». Бэнкс сосредоточил сюжет на конфликте между личным и публичным образами королевы, тем самым отразив понятие королевы, единой в двух лицах. Елизавета в пьесе представлена слабой королевой, которая приносит обществу огромные жертвы.[1422]
Сомнения в девственности Елизаветы перестали быть прерогативой враждебной католической среды, в обществе росло сознание того, что личные чувства Елизаветы компрометировали целостность ее правления и ее статус национального кумира.
На волне популярных биографий королев и придворных к Елизавете все больше относились со смесью восхищения и презрения за ее тщеславие, ревность, мстительность и тайные страсти. В 1825 г. антиквар и литератор Хью Кэмпбелл описывал ее «распутной и безнравственной», охваченной похотью; он повторял давние подозрения в том, что она осталась девственницей только «в силу каких-то природных недостатков». В середине XIX в. публичные дебаты о «нравственности» Елизаветы проводились даже в популярной печати. «Фрейзерз мэгэзин» в 1853 г. выпустил статью в двух частях, где оценивались утверждения о «развращенности» Елизаветы. Автор статьи приходил к выводу, что, хотя исторические доказательства «сомнительны, в лучшем случае», в таком деле, когда «рассматривается характер дамы, сомневаться – значит приговорить».[1423] Якобы распутство Елизаветы противопоставлялось прославляемым семейным добродетелям правившей тогда Виктории.
Внимание все больше перемещалось на тело стареющей Елизаветы, появлялось все больше картин, изображавших старую королеву во внутренних покоях. На картине Огастеса Леопольда Эгга «Королева Елизавета обнаруживает, что она уже не молода», которую выставили в Королевской академии художеств в 1848 г., Елизавета изображена в своей опочивальне в образе старухи среди фрейлин, которые дают ей понять, что она смертна, тем, что держат перед ней зеркало. Критики называли картину развенчанием подлинной Глорианы. Последовали сходные изображения, на которых Елизавета представала настоящей старой каргой. Викторианцы были так захвачены образом старой королевы, что один комментатор того времени с прискорбием заметил: «…очень трудно в наши дни найти того, кто считает, что королева Елизавета когда-либо была молодой или кто не говорит о ней так, словно она родилась уже семидесятилетней, покрытой слоем румян и морщинами».[1424]
Хотя биографии начала XX в., прежде всего «Королева Елизавета I» Джона Нила (1934), сосредоточены строго на политических мотивах, а не на личной жизни Елизаветы, в исторических романах, пьесах и операх Елизавету по-прежнему изображали королевой, которая вела бурную личную жизнь.[1425] Повторяли старые обвинения в том, что Елизавета страдала каким-то уродством или бесплодием. Одни доходили до того, что Елизавета на самом деле была мужчиной[1426] или гермафродитом.[1427] Другие рассматривали сексуальность Елизаветы тоньше, с психологической точки зрения, и подчеркивали, что ее целомудрие было явной странностью, если не извращением. Литтон Стрейчи в эссе «Елизавета и Эссекс» (1928) рассматривает жизнь королевы в постфрейдистской манере; ее сексуальные желания и отклонения уходят корнями в ее детство и отрочество.[1428] Многие критики считали образ Елизаветы, созданный Стрейчи, безвкусным и непристойным; так же критиковали оперу Бенджамина Бриттена «Глориана» (1953), поставленную по книге Стрейчи. Центральной темой оперы стало столкновение между публичной ответственностью и личными желаниями, в ней публичный образ королевы противопоставляется реальному – трагической фигуре тщеславной старухи. Молодая, недавно коронованная королева Елизавета II, в чью честь была поставлена опера, и большинство зрителей восприняли оперу не слишком хорошо. Сцену в опочивальне, где пожилая королева «сняла с головы парик и оказалась почти лысой», сочли проявлением особенно «дурного вкуса».[1429]
Тем временем личность Елизаветы все больше притягивала к себе Голливуд. Ее играли Бетт Дэвис в «Личной жизни Елизаветы и Эссекса» (1939) и «Королеве-девственнице» (1955), Гленда Джексон («Королева Елизавета», 1971), Джуди Денч («Влюбленный Шекспир», 1998), Хелен Миррен в «Елизавете I» (2007) и Кейт Бланшетт в фильме Шекара Капура «Елизавета» (1998) и «Елизавета. Золотой век» (2010). Поиски живой женщины за короной продолжаются до сих пор. В каждом фильме, в традиции «тайных историй», сексуальность Елизаветы изображается по-разному. В то время как в «Елизавете» Капура у королевы роман с Дадли, к концу фильма она приносит крайнюю жертву, отказываясь от своей сексуальности и превращаясь в «королеву-девственницу». Образ довершают коротко стриженные волосы и белое, покрытое толстым слоем белил лицо. В фильме производства Би-би-си «Королева-девственница» Елизавета, сыгранная Анной Марией Дафф, также показана в постели, где она занимается любовью с Дадли, но затем вскакивает и в ужасе кричит; оказывается, это был только сон. Бессознательное желание интимной близости в Елизавете конфликтует с первобытным страхом такой близости.
В начальной сцене получившего многочисленные награды фильма, где Елизавету играет Хелен Миррен, королева предстает в возрасте за сорок. Ее раздевают – медленно, предмет за предметом, развязываются шнурки, снимаются рукава – и так до тех пор, пока она не остается в одной белой вышитой рубахе. Она ложится на кровать, ноги ей закрывают простыней, и у постели появляется врач с расширителем. Королева идет на крайнюю степень обнажения – она соглашается на осмотр ради страны. Она не выказывает никаких эмоций, когда врач произносит: «Все в полном порядке, мадам» – и затем, иллюстрируя политический характер таких личных дел, немедленно сообщает о своих открытиях Сесилу и Уолсингему, которые ждут в коридоре снаружи: королева по-прежнему девственница, virgo intacta, и способна иметь детей.
