Рэкс дух перевел, вытер пот, говорит:
— Молодец!!! А сержант:
— Служу Советскому Союзу!!
Мне на гастролях часто снятся дорогие моему сердцу Пшикер, Хохол, Пионер, старшина Растак, Рэкс. И даже прапорщик Митрохин, которого я никогда не видел, но с которым убежала жена старлея Акишина, тоже, видимо, хорошего человека. Но видение двух военных свиней, наверняка уже жестоко съеденных, навевает неизъяснимую грусть. Тогда я наливаю стакан водки и пью за их светлую память.
Курица не птица…
(начало поговорки)
1986 год. Наконец-то после стольких лет первая заграница. Польша.
Сначала несколько собеседований. Мы в костюмах и галстуках, начитавшись до одури последних газет и трясясь, как десятиклассники при поступлении в институт, по очереди сидим перед комиссией.
Бог знает из кого эта комиссия состояла: из активистов, ветеранов партии, фронтовиков, а иногда и просто примазавшихся бездельников.
Вопросы, вопросы: последняя речь Горбачева, положение на Ближнем Востоке — насколько я знаю, там положение всегда было напряженным — роль компартии в мировой тусовке.
Правильные ответы определяли вашу потенцию для поездки — а вдруг подойдут в Польше на улице и спросят:
— А какие союзники были у фашистской Германии во 2-й мировой войне?
А вы как раз и не знаете; или:
— В каком году состоялся съезд "победителей"? А вы говорите:
— Чего-то я не в курсе, — это ж какой позор! Любой поляк может вам тут же в морду плюнуть, и престиж нашей страны упадет донельзя.
Валера Ефремов и наша милая костюмерша Танечка ходили пересдавать, т. к. неточно назвали союзников — остальных Бог миловал.
Особенное внимание уделялось личной жизни выезжающего. К тому моменту я был уже давно разведен, но должен был толково объяснить по какой причине.
Само собой разумелось, что советский человек, если уж создал семью, то обязан ее сохранять, а то опять же вдруг за границей спросят — что тогда?
Было ясно, что вопросы о съездах партии и о сложном отношении произраильских группировок к палестинскому движению лишь предваряли главный вопрос о причине развода.
Ну, конечно. Ведь на все остальные вопросы члены комиссии уже более или менее знали правильные ответы, и чисто по-человечески понять их было можно.
Каждый раз у меня бывало сильное искушение свалить все на дуру жену, которая не знает на память "апрельские тезисы", но я вовремя спохватывался, обычно краснел и отвечал, что причины моего развода лежат в области компетенции медицинских органов.
Многозначительные взгляды, которыми обменивались члены комиссии, показывали, что это политически самый правильный ответ.
Забыл еще сказать, что всему этому предшествовала принудительно-унизительная проверка здоровья, перед которой меркнет прием в отряд космонавтов.
12-14 врачей-специалистов должны были дать заключение, выраженное в общем виде словами "практически здоров".
Мы сначала думали, что это забота государства о нас. Только потом стало ясно, что чиновники страшно боятся за валюту, которую пришлось бы заплатить, случись за границей что-нибудь с нашими зубами или еще с чем.
Мы попытались, правда, совместить "приятное с полезным".
Я, например, после разных кардиограмм попробовал спросить у главного врача, женщины с революционной внешностью и "Беломором" в зубах, ставившей обобщенный диагноз:
— Какие будут Ваши рекомендации? Она подняла от бумаг усталые глаза за толстыми стеклами, перекинуло "Беломорину" в другой уголок рта:
— Да на тебе пахать можно!
В общем зубы и другие органы, внушающие подозрение, были вырваны, а мы все оказались "практически здоровы".
Уже перед сомой, самой поездкой был еще инструктаж, вернее — собеседование с бойким, веселым гражданином в синей рубашке, который, сидя на столе, свесив одну ногу, поучал:
— Поляки — они, как дети. Во время контактов избегайте фамилии Буденный. Для нас он — герой, а их в 19-20-м году тысяч двадцать положил. И еще, немцы в 42-ом польских офицеров постреляли, а несознательные поляки до сих пор думают про нас. Вопросы есть?
Вопросов нет — "пше прашем".
Мне все эти комиссии и собеседования, которых впоследствии было еще много, напомнили сдачу "Ленинского зачета" на "почтовом ящике", где я работал до армии.
Не знаю уж, кому пришли в голову эти "зачеты", но время было такое, когда года пятилетки назывались "решающими, определяющими и завершающими", и человек, не сдавший "Ленинский зачет", человеком уже не считался.
Я, будучи (как студент-вечерник) секретарем комсомольской организации, автоматически попадал в комиссию по приему "Лен. зачета": секретарь партийной организации, предместкома, начальник цеха и я.
Нас специально готовили. Пришла какие-то дядьки и раздали вопросы-ответы.
Например, предместкома выучил назубок вопрос: "А что сейчас по материалам прессы происходит в Иране? Правильный ответ — "война".
А начальник цеха с третьего раза усвоил, что "вдохновитель и организатор Ленинского комсомола — В.И.Ленин".
И вот, в рабочее время заседает комиссия. Заходит здоровенная орясина, ставит рашпиль у стены и замирает в позе "руки в брюки".
Он не первый, и члены комиссии, уже проверившие свои знания три или четыре раза, чувствуют себя вольготно.
— Ну, — обращается к потолку предместкома, — что спросить-то тебя, Савельев? А вот, к примеру, как у нас сейчас дела в Иране? — и смотрит на всех орлом.
Пауза. Несчастный слесарь 6-ого разряда, который "заусенцы пальцем снимает", смотрит в пол виновато.
Предместкома победно еще раз всех оглядывает, забыл, что все в курсе (в роль вошел):
— Эх ты, дубина, — война! Ну, Александр Никифорыч, — разводит руками предместкома, — может вы хоть что спросите?
Это неожиданное "Вы" сбивает начальника цеха с панталыку: они вообще-то — "Сашка — Колька", но он собирается, некоторое время размышляет, потом глубокомысленно, с хитринкой:
— Ну вот, хотя бы это: кто явился организатором и вдохновителем Ленинского комсомола?
Бедный Савельев треплет полу своего синего халата. Начальник остальным подмигивает:
— Ну, кто явился ЛЕНИНСКОГО комсомола? Работяга тоже не дурак, понимает, что подсказывают, подобострастно отвечает:
— Дзержинский Ф.Э.
Вмешивается парторг, его в кабинете смежники с коньяком ждут, и говорит мягко:
— А как, Горелов, он у тебя работает? Начцеха авторитетно:
— Ну… норму выполняет. Парторг Савельеву:
— Ладно, иди.
Так вот, о Польше… Вообще эта страна останется в памяти навсегда, как первый поцелуй или первая свадьба. Пусть не самая заграничная "заграница", но зато первая.
