и увидел буквы «М.Ш.».
— Все в порядке, — сказал он и дал мальчишке двадцать сен. Тот взял их и убежал.
Поднявшись наверх, Зорге вскрыл конверт и прочитал:
«Любимый! Я так одинока и скучаю по тебе. Приходи побыстрее и задуши меня до смерти в своих объятиях.
Твоя Мартина».
Зорге прищурил глаза. Перед ним возник образ Мартины, страстной, ненасытной, ни о чем не думающей Мартины. Казалось, что он ощущает ее близость.
— На сегодня хватит, Мияги, — сказал он. — Мне надо срочно уйти.
Тот сразу же поднялся.
— А как насчет заданий? — спросил он.
Зорге взглянул на него, будто в первый раз увидел своего помощника. В глазах резидента отразилось удивление, удивление на самого себя. Он забыл о работе, что ранее с ним не случалось. И из-за кого? Из-за женщины. И это его удивило больше всего.
— Внедрите как можно больше своих людей на заводы синтетического бензина. Мне нужно знать все: технологию, мощность, число занятых рабочих, запланировано ли расширение производства и что уже делается в этом направлении, имена ведущих инженеров, транспортные средства, места складирования продукции, где находятся заводы — поставщики сырья. Все, что может представиться важным.
Мияги послушно кивнул и церемонно поклонился, прежде чем уйти.
Зорге торопливо оделся и еще раз перечитал письмо, бросив его затем на стол. Примерно через полчаса должна прийти его экономка, весьма любопытная особа.
Все японцы, работавшие у иностранцев или регулярно с ними встречавшиеся, постоянно допрашивались тайной полицией. Такова была обстановка в стране. Но тайна эта была всем известна, и иностранцы лишь потешались над ней.
Зорге тоже рьяно принимал в этом участие, собирая как можно больше доказательств своей частной жизни — спичечные коробки с фирменными наклейками, трамвайные и автобусные билеты, билеты в кино, газеты, письма, счета. Записка Мартины наверняка произведет впечатление на тупоголовых сотрудников японской тайной полиции.
Война перешагнула границы и стерла их. Однако военные действия шли не только открыто на фронтах, но и тайно, в тылу.
В эпоху тотальных войн исход сражений зависит не только от солдат, но и от всего народа. При этом кровь падших питает ура-патриотизм, который власти бесстыдно используют в своих интересах.
Генеральная репетиция состоялась еще во время Первой мировой войны, когда ирландцы вступили в контакт с Германией, тогдашним врагом Англии. А за немецкой линией фронта была создана густая сеть французского шпионажа.
Во Второй мировой войне патриотизм, умело взращенный и направленный, принял необычайный размах. Повсюду — от Тироля до Бретани, от арабских стран до Бессарабии, от Ледовитого океана до Конго — находились народы и народности, различные этнические группы, стремившиеся избавиться от какого-либо притеснения. И на этой почве как грибы после теплого дождя росли патриоты всех мастей.
Во Франции представители вишийского правительства называли всех коммунистов и деголлевцев предателями родины. Движение Сопротивления именовало всех других презрительно «коллаборационистами». Тот, кто был у власти, сажал других в тюрьмы или уничтожал. После победы французское движение Сопротивления расправилось с противниками. Знатоки осторожно оценили этот всплеск патриотизма в сто тысяч человеческих жизней.
В этой обстановке пышно расцвел шпионаж. Армии агентов вели тайную войну в тылу сражавшихся стран. Когда же в Германию завезли миллионы иностранных рабочих, шпионские службы ее противников приобрели множество добровольных помощников.
Повсеместно росло недоверие друг к другу, хотя и принимались обычные в таких случаях меры. Когда в 1940 году возникла угроза немецкого вторжения в Южную Англию, британская контрразведка срочно организовала плотную информационно-осведомительную сеть в собственной стране.
Шпиономания не обошла никого стороной. Эта истерия охватила и Японию, однако ее контрразведывательным органам не хватало простейшего опыта, поскольку страна до последнего времени оставалась вне поля деятельности иностранных, шпионских центров.
Контрразведывательные мероприятия японцев, проводившиеся без всякого плана и нецеленаправленно, вызывали у Рихарда Зорге, стоявшего выше их на целую голову во всех отношениях, лишь ироническую улыбку.
Рихард Зорге заметил, что жена немецкого посла в Токио направилась к нему, как только он появился. По всему видно, она с нетерпением ожидала его и сразу же повела в кабинет своего мужа.
— Вы могли бы прийти и пораньше, Рихард, — сказала она без всякого упрека, но явно с сожалением.
Не ожидая приглашения, Зорге уселся в кресло, стоявшее у чайного столика.
— Не хотите ли вы сказать, Эльга, что посол сильно по мне соскучился?
— Посол-то нет, вы доставляете ему только неприятности, Рихард. Но меня вы беспокоите.
— И где же этот генеральный представитель великогерманского мазилы?
— Я его приведу сюда, — ответила она и присела рядом. — Он, естественно, не хотел бы говорить с вами официально, но потолковать ему обязательно надо. И чтобы разговор не принял неприятный оборот...
— Для кого, Эльга?
— Не перебивайте, пожалуйста! Я предложила ему обсудить сложившуюся неприятную ситуацию за чашкой чая. Он, конечно, согласился.
— Кто может вам противоречить, Эльга!
Зорге посмотрел на высокорослую худощавую женщину с доверительной улыбкой. Рано поседевшие волосы обрамляли ее интеллигентное, энергичное лицо, производившее приятное впечатление. Внешне она выглядела как пышущая здоровьем спортсменка. Все считали ее импульсивной и даже высокомерной. Но Зорге знал, что это не так. Он был знаком с ней долгие годы и не раз видел ее нервной, уставшей и разочарованной. Временами она чувствовала себя глубоко несчастной, но умело скрывала свои переживания. Но не только поэтому Эльга нравилась Зорге.
— Вы ставите меня в трудное положение, Рихард. Поддерживать с вами дружбу нелегко.
— Эльга, — проникновенно произнес Зорге, — вы же прекрасно знаете, что вы — единственный человек, с которым я дружу честно, и таковым останусь впредь.
Жена посла с ее нежными, но сильными руками, умными глазами и прямой походкой была для него не только средством в достижении определенных целей. Она нравилась ему и как женщина, очаровательная и чистосердечная. Поэтому ее поседевшие волосы выглядели в такие минуты как кокетливая дань моде. К тому же Эльга была для него
