полными ее подарков, и заявил, что у него на родине семья. На том и улетел в Москву. Может быть и зря. Мог бы семью забрать туда. К сожалению, как это часто случается с такими яркими личностями, лет через десять Саша сломал позвоночник, упав с высокой и крутой лестницы, и вскоре умер. Будучи парализованным, разговаривал так, будто ничего не случилось: спокойно и благожелательно. Земля ему пухом.
Два искусства
Значительную часть жизни я посвятил сначала боксу, затем боевым искусствам Востока. В детстве меня тренировал в «Труде» Лев Маркович Сегалович — любимец всех московских боксеров. Потом Григорий Бергер. А после него моим учителем стал легендарный Алексей Штурмин. С ними я разработал целую, как мне казалось, стройную теорию, согласно которой два главных искусства в моей жизни — скульптуру и единоборства — необходимо было не то чтобы поженить, но произвести их диффузию. И как это часто бывает, развитие этой теории началось с запальчивой декларации эксцентричного молодого человека. Слово не воробей — ляпнул когда-то в семидесятые годы, опубликовали, напоминают, спрашивают. Вот и отвечаешь, чтобы не оказаться трепачом. Честно скажу, сначала эта история у меня сочинялась неважно. А потом постепенно пришла вера в ее незыблемость. Интересно наблюдать эволюцию: сначала довольствуешься крохами, заметными одному тебе результатами. А потом вдруг как удар кнутом, как нокаут, все становится на свои места. И все сразу же понятно относительно того, как работать и в бою, и в изо. Чтобы не соврать, первое такое просветление было у меня после тридцати. Те, кого бои интересуют с позиции спортивной карьеры, знают это уже ближе к концу. Но спорт, по выражению знакомого китайского врача, — «это очень плохо». Слишком много в нем нелепых чаяний и глупой агрессии. Спорт как таковой, слава богу, меня никогда не интересовал. Интересовало самоощущение бойца: стратега, появляющегося и исчезающего по звезде, или хаотично отступающего, пережидающего и иногда как бы не вовремя наносящего удар. То есть сам бой как искусство. Я и в соревнованиях-то спортивных старался не участвовать. Вдруг продуешь, подведешь команду. Вот основные идеи и постулаты доморощенного манифеста:
1. Работая над каким-либо произведением, как и противостоя в бою противникам («коллегам», как теперь принято говорить), ты все время внутренне перевоплощаешься из рассудочного, осторожного мастера, грамотного и правильного по форме, в творца со странной экспрессивной манерой. И обратно — из хулигана с грязной техникой в однообразную ритмичную машину. Разница только в том, что в скульптуре сначала рацио, а потом экспрессия. А в бою все иначе. Необходимо строить бой по ситуации, но творить небанально, нелогично, неудобно для противника.
2. Парадоксальность, неожиданность ответов на поставленную задачу, о которых я говорил в первом пункте, без громадного багажа знаний всего лишь жалкое позерство и наигранность. Такое частенько встречается у художников XX века, которые за экспрессивным бешенством пытаются скрыть свою несостоятельность в базовой технике рисунка. Если же речь идет о бое, в нем тоже важно сохранять базовую технику и холодный рассудок. То есть пребывать в состоянии спокойной мудрости и все время, как бы не включаясь, анализировать действия противника.
3. В создании произведений искусства непредвиденность действий только на руку. Совет молодым скульпторам: не бойтесь ронять на пол пластилиновые композиции. Или проливать тушь на рисунок. Не пугайтесь увиденного. Осознайте, что без этого вы вряд ли догадались бы отказаться от половины лица. Или расположить фигуру падающей вбок. Совершив этот трюк несколько раз, вы впоследствии научитесь самостоятельно добавлять радикальности своим произведениям. Что-то подобное проделывал со своими учениками Павел Филонов. Вот сидит у него ученица, рисует, ведет линию носа, а он вдруг толкает ее под руку. Зачем? Чтобы избежать тоскливой правильности, слащавости, журнальности, реалистичности. Чтобы возникла совершенно другая красота. И не подумайте, пожалуйста, что это является непреложной истиной: мол, так все время и надо делать. Нет, скорее чтобы позволить вмешаться воле случая и самой природе. То же самое в боевых искусствах. Убегать, бояться, просить прощения — это все претит духу самурая? Нисколько. Идешь вразрез с привычным, все ты делаешь алогично и через боязнь, слезы и мольбы, вдруг прилетает сокрушительный скоростной удар.
4. Помню, одно время мы с моими учениками в шутку подпрыгивали, разворачивались в воздухе и садились на грудь или на плечо противнику, нанося ему сверху удар «тецуи учи» — «рука-молот». Конечно, с опытным противником это не пройдет. В спарринге партнера нужно все время поражать из ряда вон выходящим. Будто бы хаотичным (но именно «будто бы»).
5. Важно каждый новый бой провести по-новому, творчески. А в искусстве помнить, что в мире на одну скульптуру или рисунок становится больше. При этом важно не утратить своего почерка ни там ни тут.
Одна из замечательных систем ведения боя, на мой взгляд, заключается в том, чтобы воспринимать противника как пятиконечную звезду. Две ноги, две руки и бубен, и никаких эмоций (довольно распространенная версия). Конечно, если дело происходит не на тренировке в твоей школе. Блокируя и прихватывая четыре конца и вытягивая их, когда удается, с сайд-степом наружу, можно ударами кулака, а лучше локтя, постепенно нанося удары снаружи в распрямленный сустав и сверху, отбить у пятого конца желание продолжать схватку. Но это работает, когда противник один. И если он не твой друг. Для «группы товарищей» эта техника медленна. Вынужден вертеться как волчок, дабы что-нибудь откуда-нибудь не прилетело, и безошибочно импровизировать.
Аферист на доверии
Когда я был маленьким, я и подумать не мог, что в мире есть люди — нескульпторы. Вокруг меня всегда что-то лепили, рисовали, формовали, резали камень, дерево патинировали, чеканили, полировали, делали каркасы, позировали. А мне куда деваться? Вот я и учился походя. Потом мне многие напоминали, что я их частенько доставал своими дотошными вопросами. Сегодня, когда мне задают вопрос, как же я дошел до такой жизни, я отвечаю известным анекдотом: «Марья Иванна, почему так вышло, что вы, будучи ткачихой, комсомолкой, передовиком труда, стали валютной проституткой?» — «Да вы знаете — просто повезло!» В общем, повезло мне родиться в правильной семье. Сохранились гипсовые олень и индеец, которых я слепил из цветного пластилина года в четыре. Представляете, мои родители наняли формовщика, чтобы отформовать их! Благодарю их за серьезное отношение к детским опусам. Думаю, это сыграло важную роль в появлении моего отношения к скульптуре.
Впрочем, чрезмерное старание иногда выходило боком. Как-то зимой меня отправили к бабушке Але, которая жила в мастерской на Маяковке, — пересидеть разразившийся грипп. Мне было лет двенадцать, пятый класс. С порога я
