На водку у него не хватало денег, — нужно было думать о тех ртах, которые остались в деревне. Да и тяги к выпивке у него не было.
И вот такой человек украл деньги у своих товарищей. Споткнулся на ухабе жизни и стал пить. Сначала немного, для храбрости, потом втянулся. На водку нужны были деньги. Тогда Петров стал пропивать зарплату, а потом все чаще и чаще стал прибегать к подвластной ему кассе взаимопомощи.
Как не заметили этого сослуживцы? Ведь за месяц до гибели он троим отказал в ссуде в назначенные комитетом сроки. Обратили бы внимание — остался бы жив человек.
Очевидно, Петров долго вынашивал мысль о самоубийстве, но никак не решался. И лишь после ревизии ему уже, по его мнению, ничего не оставалось делать.
И вот одиннадцатого августа, когда все сотрудники пошли в столовую, Федор Степанович решил купить бритву, чтобы еще до конца обеденного перерыва симулировать грабеж и убийство.
Но Федор Степанович опоздал. Когда он вернулся в кабинет, уже были люди. Они пришли за ссудой, но Петров пообещал им выдать деньги завтра.
Федор Степанович сидел за столом, уронив голову на руки, и мучительно думал: что же делать?
Весь день приходили сотрудники: одни по делу, другие рассказать новые анекдоты.
Домой Федор Степанович пришел хмурым и злым, но трезвым. Обрадовалась Ольга Ивановна, может, одумался человек, ведь не пил же он раньше. В этот вечер Ольга Ивановна во всем хотела угодить мужу, даже поставила на стол купленную к празднику бутылку кагора, но Федор Степанович не притронулся к ней. Он лежал на тахте с полузакрытыми глазами и думал тяжелую думу.
Жалко Федору Степановичу и жену и дочь, но делать было нечего. Он вспомнил, как пришел в этот большой город, как начал работать, как все вдруг в жизни наладилось. Он не лез в начальники, не гнался за длинным рублем, жил спокойно и был доволен своей жизнью.
Он вспомнил, как в войну часами лежал в Синявских болотах опухший и голодный. Но совесть его тогда была чиста. А теперь? Кто он теперь? Спившийся мелкий воришка.
Губы его шевелились, видно было, что он все время что-то про себя говорил, и Ольга Ивановна несколько раз думала, что он обращается к ней, но Федор Степанович не отвечал. Он думал о печальном итоге своей жизни.
Так и пролежал Федор Степанович на тахте до утра. Потом он тихо встал и раньше обычного пошел на работу.
И утром не стал пить казначей, напрасно поджидали его собутыльники. У ступенек Телеграфа казначей остановился как перед эшафотом, ему стало страшно. Потом, решившись, он незаметно прошел мимо вахтера и открыл кабинет.
Федор Степанович сдвинул вбок несколько столов. Потом подошел к шкафу, снял с него горшок с цветами и хотел бросить на пол — разбить, но, видимо, не решился — услышат. Поставив горшок на стол, он подошел к приемнику и переставил его зачем-то на окно.
Потом открыл сейф, разбросал на пол бумаги, открыл шкаф и денежный ящик и выбросил все содержимое на пол. Достал бритву.
Совершив первую растрату, Федор Степанович не смог встать на честный путь. Петлял в кассовых расчетах, изворачивался. А когда понял, что выхода нет, — покончил жизнь самоубийством.
Шла война. Но уже не гремели орудийные раскаты над столицей. Разбитые в декабрьских боях под Москвой вражеские войска все дальше и дальше откатывались на запад. К лету сорок третьего года стали возвращаться в столицу эвакуированные. Жизнь понемногу налаживалась, во всем чувствовалось огромное облегчение от грозных дней сорок первого и сорок второго годов. Стали открываться кафе и столовые, все больше и больше становилось магазинов. Лишь газетные полоски висели еще на окнах — их не успели смыть. Словом, жизнь стала веселей.
Занятые тяжелой работой для фронта, советские люди находили время и для развлечений. Вновь открылся Центральный московский ипподром, и десятки тысяч москвичей с увлечением наблюдали за резвым бегом рысаков. Веселая детвора появилась на стадионе Юных пионеров.
Не секрет, что есть среди нас любители карточной игры. Яростным поклонником «пульки» был и генерал-лейтенант Петров. Он не играл, он священнодействовал.
«Профессор» в этой игре, он редко прощал партнерам ошибки, и его громкий бас останавливал спорщиков из-за неправильного хода, покрывал все и всех.
— Эх ты, шляпа! Дубина! Разве с семерки ходят под вистующего?
Надо заметить, что преферансисты не обижаются на это. В запале они прощают друг другу все оскорбления.
Когда играющий заказывал «мизер», где не должен был взять ни одной взятки, начинался суматошный расчет. Нужно было обязательно угадать, что «снес» партнер. Угадали — можно и посадить, нет — партнер спокойно кончал игру. Но Петров возмущался всегда: и когда был неправ, и когда прав.
— Это вам не шахматы, — обращался он к одному из партнеров, мастеру спорта по шахматам, — здесь нужно уметь играть — мыслить, а не переставлять пешки. — И, невзирая на ранги, возраст и общественное положение партнеров, всячески их ругал. Но потом, когда Петров отходил от стола, он остывал: — Ладно, в этот раз выпустили, в следующий — посадим.
Но бывало, что рискованно играющий выходил и во второй и в третий раз, и снова Петров всех учил и громко ругался. И хотя не только он, но и все остальные были обеспеченными людьми, важен был ритуал, важен был удачный расчет. Нужно было во что бы то ни стало посадить играющего хотя бы «без одной».
Обычно играющие собирались зимой у кого-нибудь на квартире, летом — на даче.
Вот и в этот летний вечер партнеры сидели на даче, в прокуренной комнате и вели ожесточенную игру в «пульку».
Но эта «пулька» была последней на даче генерала Петрова.
В тот год я работал в отделе по борьбе с бандитизмом. Бандиты, воры, дезертиры часто еще отравляли жизнь честным людям. Борьба с ними шла не на жизнь, а на смерть. Вскоре наиболее крупные из этой братии были взяты и отправлены в далекие лагеря, а некоторые по законам военного времени — расстреляны. Но еще оставались на «свободе люди с темным прошлым.
Вечером я сидел у себя в кабинете и обдумывал план очередной операции. Раздался звонок. Я снял трубку.
— Иван Васильевич, — послышалось в трубке, — мне необходимо срочно вас увидеть. Дело очень серьезное и неотложное. От вас зависит предотвращение несчастья.
— Так приходите ко мне. Кто вы? Я закажу вам пропуск.
— Нет, сейчас не могу, — ответила неизвестная, — давайте встретимся завтра в двенадцать в гостинице «Москва».
— Но как я вас узнаю? — поинтересовался я.
