«Вот это дело! Нет, проситься сейчас же в конницу! И только в легкую!» – твердо решил Суворов.
Зейдлиц со всей своей конницей целый день томился без дела на левом фланге пруссаков.
Впереди уныло торчали трубы сожженной деревни Кунерсдорф, откуда тянуло, как из овина, горьким дымком. Лошади стояли под седлом уже двенадцать часов. Всадники изнывали от жары и безделья. Работы не было, но она могла появиться каждую минуту. Зейдлиц ждал, что пехота Финка расчистит ему дорогу на Большой Шпиц, куда понемногу стягивались все русские войска. Зейдлиц разговаривал в кругу офицеров, изредка поглядывая на Мюльберг.
– Кто-то скачет к нам, – сказал полковник черных гусар.
Зейдлиц обернулся. Из мюльбергских кустарников выскочил всадник. Он мчался что было мочи. Все узнали Рудольфа, одного из адъютантов короля.
– Его величество приказал идти в атаку. Туда, на ретраншементы! – указывая на Большой Шпиц, выпалил Рудольф и, не дождавшись ответа, повернул коня.
– Передайте его величеству, что еще рано атаковать Большой Шпиц! – крикнул ему вдогонку Зейдлиц.
Не успел ускакать первый адъютант, как за ним прискакал к Зейдлицу второй:
– Король требует немедленно атаковать Большой Шпиц!
Адъютант удивленно смотрел на спокойное лицо Зейдлица.
«Фриц сегодня окончательно сошел с ума», – подумал Зейдлиц, но ответил:
– Передайте его величеству – еще не настало время для атаки.
И, вынув трубку, Зейдлиц стал спокойно закуривать.
Кирасиры, стоявшие в передних рядах, с интересом ждали, что выйдет из этой стычки Зейдлица с королем.
Не прошло и десяти минут, как на взмыленном коне показался все тот же Рудольф. Он был без шляпы, взлохмаченный и красный.
Задыхаясь от волнения, он прерывающимся голосом выпалил:
– Его величество очень недоволен! Его величество велел сказать так: «Ради самого черта, пусть Зейдлиц идет в атаку!»
Впереди – кунерсдорфские пруды; стало быть, развернуться для атаки можно лишь за ними, на полях.
Впереди – перекрестный огонь сильных русских батарей и ретраншементов, из которых все так же торчат треуголки пехоты и настороженные дула тысячи фузей.
Впереди – рвы, профиля которых Зейдлиц не знает. Атаковать конницей Большой Шпиц пока что безрассудно, но атаковать приказывает король. Зейдлиц бросает недокуренную трубку, вздыбливает коня и выскакивает перед фронтом.
– За мной, друзья! – кричит он, выхватывая палаш.
Король может быть доволен: конница Зейдлица пошла в немыслимую атаку.
День понемногу проходил, а Ильюха Огнев еще ни разу не был в бою.
Апшеронцы, слева защищавшие большую батарею Румянцева, не трогались с места. Только тогда, когда на гору вскочили прусские кирасиры, апшеронцам и псковичам было приказано на всякий случай подать вперед свой правый фланг.
Мушкатеры в сотый раз за день осматривали кремни у фузей, а Егор Лукич сердито таращил глаза, шептал, напоминая в последний раз Ильюхе:
– Ежели пехота – целься в полчеловека, а ежели гусар – бей в грудь коня!
У Ильюхи сильно стучало сердце: «Скорей бы уж, скорее!» Но и в этот раз не пришлось стрелять.
Мимо пехоты, словно ураган, промчались в атаку на прусских кирасир два полка русских драгун и австрийские гусары. Земля задрожала от топота сотен лошадей, далеко прокатилось громовое «ура», и конница скрылась в облаке пыли.
Очень скоро после этого апшеронцам и псковичам велели вновь занять прежнюю позицию: пруссак был прогнан с большим уроном.
Мимо них проехал окруженный генералами главнокомандующий граф Салтыков.
– Победа за нами. Враг бежит, ребятушки – говорил он солдатам, широко улыбаясь и размахивая треуголкой.
Солдаты оживились, повеселели. После того как пруссаки заняли Мельничную гору, в ретраншементах все сидели молча, нахохлившись. Ждали беды. Теперь же, после первой за день удачи – отбитой яростной атаки пруссаков, – все заговорили:
– Пруссак только хитростью берет. Ровно собачонка – то с энтого боку цапнет, то с другого. А как чуть доведется сойтиться, всегда наша возьмет!
– Куда немцу против русского!
И тут вскоре Ильюхе Огневу впервые пришлось стрелять по врагу.
Из-за кунерсдорфских огородов, таких знакомых русским солдатам, показалась конница. Кунерсдорфское поле разом зацвело тысячами разноцветных мундиров, запестрело вороными, серыми, гнедыми лошадьми.
– Кони-то, кони, гляди! – не выдержав, восхищенно причмокнул кто-то сзади за Огневым.
– Застоялись. Выехали размяться!
– Вот погоди, наша антилерия их тотчас… – начал чей-то старый голос, видимо бывалого человека, и не успел докончить: тут же, рядом, ухнули, ударили тяжелые картаульные гаубицы большой батареи.
Молодые мушкатеры зажимали пальцами уши, морщились, косясь на батарею. Ни пушек, ни людей не было видно: батарея вся скрылась в черном пороховом дыму.
За первым ударом бухнул второй, третий. Артиллерия била по прусской коннице, которая проходила на рысях между тремя кунерсдорфскими прудами.
Ильюха смотрел во все глаза. Вот один кирасир сунулся вниз головой с седла. Его высокая белая лошадь продолжала мчаться вместе с остальными всадниками вперед. Под другим ядро повалило коня. Кирасир успел удачно соскочить, но прыгать ему пришлось в пруд. Кирасир в забрызганных грязью белых лосинах стоял по колено в воде, не зная, как выбраться: мимо него взвод за взводом скакали драгуны, гусары.
Ядра косили прусскую конницу Зейдлица. Узкие проезды между прудами с каждой минутой все больше и больше загромождались трупами людей и лошадей. Гусары, шедшие последними, перепрыгивали через эти препятствия на своих легких буланых лошадках.
И все-таки сотни кирасир, драгун, гусар благополучно проскакивали между прудами и под огнем выстраивались по эту сторону прудов.
– Оправляй замки, кремни! Готовься к стрельбе! – хрипловато крикнул тучный командир полка, улучив момент, когда соседи – большая батарея – заряжали.
И тотчас же к гулу тяжелых единорогов примешался непрерывный треск фузей: все пехотные полки южного склона стреляли по коннице Зейдлица, которая готовилась идти в атаку.
Огнев в семнадцать приемов, как учил Егор Лукич, быстро и точно заряжал. Не спешил выстрелить в одиночку, ждал команды. Стрелял без осечки.
Снизу на них, на большую батарею и на ретраншементы, летели три линии прусской конницы. В вечернем солнце зловеще блестели клинки палашей и сабель.
«Доскачут или нет?» – билась у Огнева мысль.
Вот всадники еще ближе. Уже можно различить их сведенные злобной гримасой лица, кричащие рты.
Еще залп. Еще раз из всех единорогов хлестнула картечью большая батарея.
