Еще залп. Еще раз из всех единорогов хлестнула картечью большая батарея.
Поспешно зарядив фузею и не слыша над ухом команды «пали», Ильюха Огнев посмотрел вниз. Прусская конница, сломав все свои три линии, в беспорядке скакала назад, к предательским кунерсдорфским прудам. А сзади за нею с гиканьем и криком «ура» мчалась русская и австрийская конница.
– Ну, теперь нарубят капусты! – сказал кто-то.
– Не лишь бы какой – пруцкой! – прибавил Егор Лукич, вытирая рукавом кафтана лоснящееся от пота, коричневое от загара лицо.
Ой, мы билися, рубилися
Четырнадцать часов.
Солдатская песня
Подполковник Суворов наконец-то попал в самый огонь. Полки генерала Фермора тронулись с Еврейской горы. К Фермору подвели его кровного жеребца, он сел и поехал через овраг на Большой Шпиц. Суворов поехал вместе с ним.
Вокруг них, справа и слева, гремя фузеями и шпагами, сыпались с Еврейской горы в овраг, карабкались на склоны Большого Шпица солдаты. Они измучились, стоя целый день под палящим солнцем, не ели с самого утра. Лица их посерели от пыли, из-под тяжелых кожаных гренадерок тек пот, но солдаты поспешали, торопились на Большой Шпиц; все чувствовали – настал решающий час боя.
Въехали на гору. Большой Шпиц был весь заставлен войсками. Сквозь клубы и завесы порохового дыма там и тут сверкали огни единорогов. Воздух сотрясался от гула пушек. Визжали ядра, тонко пели проворные пули.
Подполковник Суворов был счастлив: наконец-то он слышал вокруг себя свист пуль. На его худых щеках играл румянец, большие голубые глаза блестели.
Фермор подъехал к главнокомандующему, который стоял на пригорке, окруженный генералами. Здесь были Лаудон, Румянцев и Вильбуа. Не хватало лишь одного князя Голицына, которого ранили еще до полудня при защите Мельничной горы. Граф Салтыков, красный и потный, растерянно смотрел вокруг.
После того как пруссаки отступили от Большого Шпица и засели в овраге Кунгрунд, а конница Зейдлица с большим уроном была отброшена назад, в баталии почувствовался какой-то перелом. Пруссаки больше не наступали, они отстреливались из-за кустов. Настала пора действовать русским. Солнце шло к закату, оставаться наночь так, стоя друг против друга в нескольких саженях, было нелепо.
Лаудон и Румянцев советовали Салтыкову наступать, осторожный Вильбуа отмалчивался. Сам же Салтыков колебался, не зная, на что решиться. Он поджидал Фермора с его полками. Это был законный, уважительный предлог для того, чтобы хоть немного отсрочить решение. Салтыков боялся атаковать Фридриха II. Полководец он был неопытный и твердо помнил одно из основных правил линейной тактики: заняв крепкую позицию, не сходить с нее.
– Вилим Вилимович, вы уж здесь! – обрадовался он, увидев подъехавшего и слезавшего с коня Фермора. – Ну, что ж будем делать?
Суворов, спрыгнувший с коня раньше Фермора, не слышал, что тот отвечал главнокомандующему, – внимание Александра Васильевича привлекло другое: слева вдруг прокатилось громкое «ура» и раздался топот сотен ног.
И тотчас же это «ура» вспыхнуло правее, совсем недалеко от того места, где стоял Суворов.
В ленивую, затихавшую было ружейную перестрелку утомленной многочасовым боем, измученной пехоты врезался этот задорный, полный бодрости и силы, подмывающий, зовущий клич. Забыв обо всем, Суворов побежал к гребню горы, откуда слышалось это «ура».
Пока генералы решали, как поступать дальше, солдаты 1-го гренадерского, стоявшие саженях в двадцати от врага и перестреливавшиеся с ним, не выдержали и бросились на укрывавшихся за кустами, уже потерявших прежний пыл пруссаков. Справа их примеру последовали вологодцы.
Суворов подбежал к гребню горы, когда вологодцы, подняв за собой тучи пыли, только что кинулись вниз на пруссаков в штыки.
За вологодцами плотными рядами стояли знакомые апшеронцы, с которыми он вчера насыпал большую батарею. Подбегая к ним, Суворов издали увидал их сутуловатого, мешковатого полкового командира. Он сидел в сторонке на барабане.
По возбужденным лицам мушкатеров можно было видеть, что они готовы сейчас же последовать примеру вологодцев и только ждут сигнала к атаке. Минута была решающая.
Суворов не раздумывал. Он бежал к фрунту апшеронцев. Сутуловатый командир, увидев бегущего к полку штабного офицера, поднялся с барабана и заковылял на своих негнущихся, подагрических ногах.
Александр Васильевич раньше него выбежал вперед и, выхватив из ножен шпагу, закричал:
– За мной, ребята! – и побежал к оврагу.
Это было боевое крещение Суворова, но он не чувствовал никакого страха. Наоборот, здесь, под пулями, он стал более спокоен, чем был там, на горе, когда смотрел на бой в зрительную трубу. Суворов немного волновался, но к этому волнению примешивалось какое-то любопытство – поскорее узнать, испытать все самому.
– Ваше высокоблагородие, батюшка барин, бросьте этот вертел – вы же с ним пропадете! Возьмите хоть нашу солдатскую фузею! – совал ему в руки тяжелую четырнадцатифунтовую фузею какой-то капрал, подбежавший к нему.
Суворов в одну секунду оценил услугу. Капрал был прав: что можно сделать с тонким клинком против штыка?
Он сунул шпагу в ножны и схватил фузею.
В двух шагах уже был овраг. Суворов обернулся к апшеронцам. На мгновение он увидел за собою плотную стену мушкатеров, их разгоряченные, полные решимости лица.
– Ура! – закричал Суворов и бросился вниз.
За ним, обгоняя, ринулись в овраг апшеронцы. Кто-то упал, загремев фузеей и водоносной флягой. Кто-то крикнул сзади: «О Господи!» – видимо, угодила пуля. Апшеронцы сбежали в овраг.
Пруссаки не выдержали натиска гренадер и вологодцев и попятились к Мельничной горе. На ее склонах кипел штыковой бой. Апшеронцы хорошо подоспевали на помощь.
Слева вновь прокатилось «ура»: русские полки атаковали пруссаков по всему оврагу.
Суворов легко бежал с фузеей наперевес: с горы ноги бежали сами. Шляпа давно слетела с головы, но он и не подумал ее подымать – хотелось скорее вперед. Он уже различал пруссаков. Рослые, плотные, они отчаянно отбивались от мушкатеров, но мушкатеры бесстрашно лезли вперед.
Неожиданно из-за куста на Суворова выскочил пруссак. Подвижной, ловкий Суворов как опытный фехтовальщик быстро отпрыгнул в сторону и ударил неповоротливого, тяжелого гренадера штыком в бок. Пруссак упал.
Суворов побежал дальше. Он видел, как впереди, в нескольких шагах от него, старик мушкатер боролся с пруссаком – оба старались вырвать друг у друга оставшуюся у кого-то в руках фузею. Небольшая канава отделяла Суворова от борющихся. Александр Васильевич прыгнул, но оступился и упал на одно колено. Падая, он увидел – что-то черное и большое метнулось к нему сбоку.
