3 октября С утра занимались кто чем а вечером поехали за дровами и отвезли в Киев и вернулись домой честь честю
4 октября выехали на фронт через Жытомир в Жытомире ночевали где хорошо выпили
5 октября утром поехали дальше через Новоград-Волынск Шепетовку а у Славуте остановились где я в 41 г. воевал узнал в подробности все места где у окопах лежал куда драпал ну и выпили в честь этого что не знаю как и уснул
6 октября Сегодня мы в Славуте ходил я к своим старым знакомым когда отступали в 41 г. Побыл у них Они меня попервах не узнали а вечером с друзями немного газанул
7 октября Сегодня утром рано выехали в соседние деревни на машыне промышлять чего небудь надо заработать Одной тетке дров отвезли за водку ну а потом ездили до тех пор пока подшипник не поплавили за это я думаю кому небудь з нас влетать»
— Испугались мы на этот раз не на шутку. Потому что в кузове своего «студебекера» должны были везти «виллис», а на прицепе тащить «додж». На три машины у нас был только один водитель. Но, к счастью, тогда мы ошиблись. Подшипник остался цел, была другая неисправность.
«8 октября Сегодня утром нагрузились зерном капустой всякой дряню и двинулись на запад через Кревин Острог Ожени где в 41 г. я служил тех казарм нету где мы жыли и признаку был у Стадниках где заходил к своему знакомому деду паромщику он меня узнал и видел свою знакомую Оксану я ей обратно пообещал что скоро война кончится и я прыеду Ехали дальше через Ровно и много деревень но я уснул в кабине от выпитой самогонки Остановились ночевать в поле потому что бандеровцы мост взорвали я взял два диска к автомату и лег спать под машыной пускай попробуют нарваться на колону все катуковцы готовые к встречи
9 октября Когда проснулся все моторы уже работали и колона стала выстраиваться по дороге. Сегодня ехали целый день через Броды и ночевал я сегодня у молодыци которая нуждалась в мужчине а я как бутто мужчина
10 октября продолжали ехать дальше но только мне было не так скучно у нас в кузове было много девок пасажыров вот я с ними и воевал всю дорогу Во Львове выпили крепко за пасажыров набрали еще больше пасажыров в Яворов но к нашему счастю мы заночевали на дороге за Львовом кое кто из девчат за проезд расплатился натурой Я исполняю обязаности касира и нач. станции за что меня майор здорово ругал что пасажыров беру а выпить чорт до Грыши бегит
11 октября рано отдали концы со Львова и взяли курс на Яворов до города доехали без проишествий от Яворова поехали через Немиров на ст. Башня где нам с Жорой адски повезло первые сдали свой груз и подработали машыной на водку поехали через Любачев Заехали в свой лагерь получил писем со всех концов света и поехали сдавать машыну но дорогой остановились Засветили переноску и читали до утра письма которые получили за месяц
12 октября утром здали машыны а вилис Жора получил ком. полка будет возыть так я к нему присобачился на машыну и поехали в свою часть Прыехал был у бане хорошо грехы вымыл которые набрал за дорогу Много ребят новых прышли в пополнения на место погибшых у меня в отделении 12 чел. все руские с этими дадим дрозда»
«13 октября утром ходил по делам где я узнал что друг мой Шуралев разведчик в госпитале Жаль-жаль такого друга Я один остался Амос Шытиков в госпитале не с кем и почудить
14 октября Читаю книги газеты журналы чего попадет На занятия не хожу преставился что раны болят На ногах правда не говоря худого слова немного побалевають Вечером до паночкы в клуню»
— Почти все время чувствовал штыковое ранение, которое получил еще в 41-м на Западной Украине. Был в сарае, когда началась стрельба. Выскакиваю, вижу: идут танки и бьют по домам, в которых мы тогда были расквартированы. И вдруг из-за сарая выбегает немец. Поднял над головой винтовку со штыком так, будто, как мне показалось, хочет бешеную собаку заколоть. Ведь я его мог застрелить, пока он бежал ко мне. Но тогда немцы были наглые, думали, что русских можно переколоть, как собак.
Так близко я видел немца впервые и никак не мог решиться выстрелить в него. Хоть и враг, но живой же человек. У нас, у русских, наверное, в крови зла нет: пока тебя не тронут, первым не ударишь и не выстрелишь… Он целил мне штыком в грудь, а я своим карабином как палкой ударил по его винтовке сверху, и после моего удара штык пришелся в мою правую ногу, чуть ниже паха. В этот момент мой карабин стволом уперся немцу в живот. Я инстинктивно хотел немца оттолкнуть и совершенно случайно нажал на спусковой крючок. После выстрела немец повалился на спину, потянул за собой винтовку, и штык вышел из моей ноги. У меня закружилась голова, я сел. Подскакивает Лях: «Вот ты его здорово!» Тут же, не мешкая, моей обмоткой перетянул мне ногу. Никаких индивидуальных пакетов у нас тогда не было, о бинтах и не помышляли. Надо было срочно отсюда уходить. Кровь перестала хлестать, но нога задеревенела, я ею двинуть не могу. Пытаюсь встать. Лях начал было мне помогать, но неожиданно бросает меня, хватает мой карабин и — трах… Неподалеку, в молодом вишняке, стояла, как мы ее называли, «катенька-катюша» — полуторка, в кузове которой установлен счетверенный «максим». Шофер в это время ручкой пытался запустить мотор, а немец подошел сзади и два раза выстрелил ему в спину из пистолета. Он, наверное, еще стрелял бы, но Лях его уложил. Немец упал сверху на нашего шофера.
Между селом и лесом росла рожь. В тот год она такой удалась, что чуть пригнешься — и тебя не видно. Все наши солдаты бросились в эту рожь. Она просто волнами ходила. Немецкие танкисты это заметили и стали бить по ржаному полю шрапнельными. Но деваться больше некуда. И мы тоже пошкандыбали в эту рожь. Там наткнулись еще на троих раненых. Ляху пришлось помогать им по очереди. А я то полз, то ковылял, опираясь на свой карабин.
Долго у меня болела не только нога, но и голова. Второе ранение было в голову. Случилось это уже в сорок четвертом, на сандомирском плацдарме. Мы атаковали, и уже перед немецкими окопами у меня за спиной разорвалась граната. Кожу на затылке снесло, а череп остался цел. От госпиталя я тогда отказался, потому что знал: назад, в свою часть, уже не вернусь. Госпиталь мог на какое-то время укрыть тебя от пуль и осколков, но его проклятье заключалось в том, что все выписывающиеся получали новое назначение. А на фронте друзьями дорожили, может быть, больше, чем своей жизнью. Именно поэтому раненые, кто мог держаться на ногах, в основной своей массе отказывались от госпиталей.
