Прочитал сказки народов Мали.
Сказки милые. Заяц — Ходжа Насреддин. Глупые? И т.д. Но две сказки особые, ни на что не похожие грустные сказки. «Дочь ветра» - о Синеглазке, к которой попросился парень, но когда он стал песни петь о любви к ней, она к нему остыла. Улетала на свое облако, разбрасывала цветы. Он привязал ее к мачте, потому что не мог жить без нее. Но она дочь волны и ветра. Лодку разбило, она улетела. Он умер от горя, и теперь она грустит о его песнях. Вторую я в каком-то варианте слыхал, тут она называлась «Кондар и голубь». Старик ловил голубей и ел их. Поймал троих, а четвертого худого. Съел толстого, потом остальных и когда решил съесть самого дохлого, то встретился с ним взглядом и узнал в нем себя, свою судьбу. Подружился с ним, искал ему зерен. И все ему рассказывал, но однажды тот ответил ему человеческим голосом: отвяжи меня, я тебе помогу. Старый Кондар испугался потерять единственного друга, но однажды, боясь, что оба умрут с голоду, отпустил того на волю на три дня. И наконец голубь принес ему кольцо, волшебное. Но посоветовал перенестись за тридевять земель, чтоб его не знали (и не завидовали). Кондар приказал кольцу, оно перенесло его к красивому городу, голубь успел сказать: «Проси богатства», тот попросил и оказался молодым, богатым... Но кричал, чтобы голубь не улетал, что он не может без него жить. Но голубь сказал, что еще прилетит. Шло время, и счастливый, вечно молодой и богатый Кондар забыл голубя. Однажды ему сказали, что о его окно разбилась птица, он не вспомнил — птица умерла. И что-то тревожило его, пока он не вспомнил, и тут же умер. На его руке осталось волшебное кольцо, которое никого не заинтересовало, оно было бедным, туда был вставлен кусок сандалового дерева.
Грустная сказка, сказка с печальным концом — редкость. Мне приходилось встречаться с грустной сказкой только в русской мифологической сказке «Снегурочка» (русский вариант — миф о Кикиморе). Но в русском варианте вообще нет не трагического выхода, трагизм заложен в самой сюжетно-фабульной основе. Тут грустная интонация — назидание!
В первой сказке — о безмерности любви к красавице, во второй — о человеческой неблагодарности. Они могут быть очень полезны для детей, эти грустные сказки. Это трагический катарсис для детей.
Голова не работает. 25 дней больничного времени ушло ни на что, даже не собрался с мыслями. Не написал ни одного стихотворения. Не могу собраться, чтобы прочитать книгу Феллини. Внутренне не готов, чтобы ее читать. Все идет мимо сознания. Самочувствие вполне приличное, приступов никаких. Но не могу даже собраться с мыслями, что дальше. Парализует волю, что еще месяц болеть. Лена приходит регулярно, не была только раза два-три. При ней совсем расслабляюсь и чувствую, что ничего не хочу, кроме того чтобы вернуться домой. Горло не полощу. Сегодня даже не смазывал головы — разлагаюсь! Все время думаю, что и так трудно было работать, и так часто болел, а сейчас что? Что же это будет? Каждый приступ, который случается, очень пугает. Выводит из равновесия.
Но! Берусь! С завтрашнего дня! За полный режим и работу!
...Много думаю о том, что происходит в стране. Начали критиковать все, но, честно говоря, совершенно непонятно, что делать? Где те люди, где те силы, которые одолеют опричнину бездарностей и деляг. У нас в кино очень мало что изменится. И в моем положении мало что изменится. И Гера стал лишним, даже Додик Нелин — и тот не может и не хочет работать среди современной шоблы.
Надо узнать о негативе и исходных «Айболита», заставить отпечатать новые копии. Большая программа забот о своих делах и о детском кино.
18.02.86 г.
Через неделю, в четверг, меня, очевидно, отправят в Подлипки. Так что лечение движется. Сегодня думал над «Куролесовым»: сделать Катьку-Кармен тридцатилетней, которая врет, что девятнадцать недавно исполнилось. А ее дядя — которого дать играть Олегу — будет младше ее.
А финал роли сделать — любовь с первого взгляда к милиционеру, который будет ее арестовывать. Он вдруг скажет ей, потупясь: «Буду ждать!» И за решеткой счастливое лицо отъезжающей Катьки-Кармен.
А Вася Куролесов в армию собирался со своей собакой.
А одна из основных сцен — мастера и Курочкина, меж которыми находится современный подросток (между воспитателем и уголовником).
Катька-Кармен ходит в вечернюю школу в седьмой класс. У Катьки ресницы потекли по поводу стенгазеты, она плачет и говорит: «Потому что мне никто не помогал», как в «Мюзик-холле»[193].
Педагог сегодня — это не тот, кто знает! Это тот, кто все время узнает! Который не знает детей, ибо их знать нельзя, а все время изучает их. В них крайне важно прошлое и настоящее, которое они в себе содержат. Но еще важнее будущее, которое может только угадываться, проецироваться на основе обучения. Ибо в детях каждый раз не то, в чем они похожи на прежних, самое главное, существенное и решающее как раз то, что их отличает от прежних. Это все равно что разговаривать с живым человеком, где необходим диалог. У нас преподавание ведется в форме монолога. Педагоги, «знающие детей», — это как раз те, которые привыкли все время наблюдать их. У многих педагогов «знание» детей накапливается, как раздражение против них, вплоть до ненависти. Раздражение — это очень плохо, ненависть — недопустимо, но это вариант знания детей сегодня.
Сегодня школьник (и студент) — это особая загадка, она все время имеет характер бумеранга: возвращает взрослому миру из того, что он дает на самом деле (ложь — в том смысле ложь, правда-правда, детское восприятие совершает коррекцию не только на непонимании, но и на реальность — это часто непредсказуемые результаты. Возникновение у нас маленьких нацистов — нечто такое непонятное для всех, кто помнит войну, что крайне нуждается в анализе и расшифровке).
Не надо плакать по капитализму, нельзя, создавая общество справедливости и человечности, мечтать жить не хуже, чем живут в мире несправедливости и бесчеловечности.
Прочитал пьесу Майи из Ленинграда — задумка (т.е. это факт ее биографии) очень интересна: образцовый класс оказывается супердерьмом!
Ах, как было бы хорошо, если бы они ее затравили, оклеветали, вышибли из школы с подмоченной репутацией. А сделав это, каждый бы в душе посочувствовал. Чем не «Чучело-2»? Может, показать Володе Железникову?
Но это только материал. Материал был, материалом остался. Но девка наглая и ничего не понимает.
Звонил Костя Лопушанский, возмущался моими разговорами с Госкино. Я просил Лену позвонить ему, чтобы он набрал мой номер.
Я очень хочу ему сказать, что буду подавать дело в суд[194], ибо позиция группы предательская, объем работы был большим, и это надо признать. Обещал ты, вся группа, директор объединения, сказали, что повезли утверждать новые сцены. На самом деле в Госкино сообщено, что «Ленфильм» против оплаты и не представляет к оплате никаких документов. Это было после того, как только что приехала ко мне Наташа и сообщила, что все документы на «Ленфильме» оформлены и сданы в Госкино. Пусть Костя согласится, что я и высказал пока рядовому работнику Госкино, но выскажу и на суде, и руководству Госкино. Мне обман надоел. Я написал Ермашу письмо, что категорически возражаю, чтобы кто-либо меня переозвучивал. Ермаш принял мою просьбу и дал команду согласовать со мной сроки. Сроки со мной согласовали. Так что приглашение Гердта на мое переозвучивание меня удивило. Тем более что вы об этом мне не сообщили. Я был очень расстроен.
