— Держится…
Шуханов достал из кармана пакетик, показал Карпову видавший виды кусочек хлеба.
— Дневная норма рабочего, — тихо сказал он.
Александр Иванович бережно взял грязноватый ломтик, на руке прикинул его вес, понюхал, еще раз посмотрел и передал Камову.
— Д-а-а-а. — Карпов поднялся. — Надо как можно быстрее послать в Ленинград продовольствие.
— Каким образом?
— Сами еще не знаем, — признался Карпов. — Колхозники предлагают обоз снарядить… Хочу с вами посоветоваться.
Шуханов с восхищением смотрел на Карпова.
— Нам, Петр Петрович, нужны агитаторы, — продолжал Карпов. — Ваших людей пошлем по деревням. Рискованно, конечно, но необходимо! Пускай расскажут о героях Большой земли и, главное — о Ленинграде. Люди хотят знать правду и лучше всего, если они узнают ее от очевидцев. У вас только один кусочек этого хлеба?
— Да. Моя последняя дневная норма.
— Таким бы «первоисточником» снабдить каждого агитатора! Впрочем, и простые слова дойдут.
— Вся наша группа поступает в полное ваше распоряжение, Александр Иванович.
— Завтра же отправимся в села, чтобы отправить ленинградцам обоз не позже, чем через неделю.
Сергею Тимофеевичу Воробьеву
Алексей Тимофеевич Воронин — мой земляк, друг детства. Он бывалый моряк-балтиец, герой Отечественной войны, кавалер двух боевых орденов и шести медалей. Воронин говорит, что громил врага на воде и на земле и завершил свой боевой путь в Кольберге.
От него я услышал эту историю с катером «308».
— Неужели так все и произошло, Алексей Тимофеевич?
— А то как же! — воскликнул он. — Тимошку Кочетова я отлично знаю. Очень он тяготился должностью посыльного. А на катере «308» я сам бывал не раз. Смелые там были ребята. Все в бой рвались, а им приходилось перевозками всякими заниматься… А Тимофей Кочетов помог им отличиться в бою.
И вдруг у меня мелькнула мысль: «Может быть, Кочетов и Воронин — одно и то же лицо?» Мне было известно, что некоторое время и Алексей Тимофеевич также выполнял обязанности рассыльного. Боевые награды он получил, наверное, позже. Однако это только догадка.
История с катером «308» мне понравилась, и я решил о ней написать.
* * *
Рассыльный Тимофей Кочетов, молодой матрос с добродушным веснушчатым лицом, сидел на ящике с гранатами и, облокотясь на пулемет, рассеянным взглядом смотрел то на торчавшую из воды трубу затонувшего парохода, то на катер, медленно подходивший к причалу. Катер-тихоход, закоптелый, громыхая и отчаянно дымя, наконец, встал к стенке.
— Ну и посудина у вас, товарищ мичман, — недовольно сказал Кочетов, спрыгнув на палубу катера. — Как наш штабной самовар. Пыхтит, кряхтит, а все ни с места. Битый час жду, чуть не заснул. А у меня каждая минута на учете, сами знаете…
— Еще бы не знать! — ответил командир катера, рослый, плечистый красавец моряк, насмешливо посматривая сверху вниз на неказистого Кочетова. — Ну выкладывайте, какие новости?
— Ишь канцелярист! — с обидой вмешался в разговор высунувшийся из люка моторист. — Не приучится, как вести себя на порядочном корабле, а тоже — в критику… Опять наследил на палубе, каждый раз после тебя приборку делай.
Мичман резко повернулся, но голова моториста уже нырнула обратно, и только из-под палубы доносилось невнятное ворчание. Усмехнувшись и покачав головой, командир снова обратился к посыльному:
— Слушаю.
— Старший лейтенант приказал перевезти боезапас на остров, — Кочетов на секунду замялся, с трудом припоминая мудреное название, и скороговоркой выпалил:
— Ассуари.
— Лассуари? — переспросил мичман.
— Вот-вот, Лассуари, — уже твердо повторил матрос. — Товарищ Вдовин так и сказал: рабочему катеру «308» принять ящики с боезапасом и пулеметы и перебросить на этот… на Лассуари для десантников, мол…
Мичман молчал в раздумье.
— Если вы сомневаетесь, что не продукты на этот раз везти, — опять заговорил Кочетов, — так это потому, что все другие катера в разгоне.
— Где боезапас? — живо перебил мичман, видимо, задетый объяснением Кочетова.
Минут через двадцать ящики, пулеметы и автоматы были погружены. Расчихался мотор, и причал снова окутался дымом.
— Ну зачадили… — махнул рукой Кочетов, выбрался на стенку и медленно побрел к командному пункту. «Сегодня же у Вдовина попрошусь в морскую пехоту, — решил он. — Тогда узнает этот Демин, что и я не лыком шит. Подумаешь, чистюля: „Наследил“».
День был жаркий. Легкие волны ласково набегали на песок, матово поблескивавший под яркими лучами солнца. Совсем еще недавно сюда приезжали ленинградцы целыми семьями в воскресные дни на отдых. Бронзовые стволы сосен, словно стройные мачты, вздымались к светлому небу, и весь берег, круто возвышавшийся над водой, казался огромным кораблем, вышедшим в дальнее плавание.
Тимофей Кочетов шел не спеша, наслаждаясь непривычной для последних дней тишиной, и на его добродушном лице расплылась блаженная улыбка. «Вроде и войны нет», — думал рассыльный.
Неожиданно за лесом послышались сухие выстрелы. Матрос помрачнел и прибавил шагу. Но вдруг остановился, круто повернулся и, побледнев, со всех ног кинулся обратно к причалу.
Причал был пуст. Лишь слева по-прежнему высовывалась из воды почерневшая, исковерканная труба. На горизонте виднелся дымок знакомого катера.
— Э-гей! — закричал почти плача Тимофей Кочетов.
— Чего орешь? — послышалось в ответ с соседнего причала. — Врагов перепугаешь, штабист. Глоткой воевать надумал.
Матросы, возившиеся у зенитного орудия, пересмеиваясь, наблюдали за странным поведением рассыльного. Кочетов несколько секунд метался по причалу, странно взмахивал руками, словно вспугнутая птица, потом стремительно побежал к лесу.
Запыхавшись, хлюпая вздернутым носом, он влетел в землянку, чуть не сбив с ног часового, и, с трудом переводя дыхание, просипел:
— Где командир?
Худощавый телефонист спросил:
— А что, случилось что-нибудь?
— Где командир? — дрожащим голосом переспросил Кочетов.
— Все на НП-три ушли. Через полчаса вернется. Может быть, вызвать?
Телефонист потянулся к аппарату, но, когда оглянулся, в землянке уже никого не было.
* * *
Мичман Павел Огнев после ухода Кочетова некоторое время молчал и, прищурившись, вглядывался в спокойную гладь залива. Потом вызвал наверх моториста.
Смущенный Демин, ожидая разноса за свое очередное нападение на посыльного штаба отряда матроса Кочетова, быстро поднялся на палубу, на ходу вытирая ветошью вымазанные руки, и по всем правилам подошел к командиру.
