Но вернемся к мемуарам отца Шавельского, который, в отличие от законоучителя царских детей, вел, или, точнее, писал о том, что вел с Распутиным борьбу не на жизнь, а на смерть.
«Вскоре после этого я сделал две совершенно безуспешные попытки помочь благополучному разрешению его.
Скажу о них.
В то время, как мне было доподлинно известно, исключительным влиянием на Государя пользовался военный министр генерал-адъютант В. А. Сухомлинов, очень сердечно относившийся ко мне. Я решил повлиять на Сухомлинова, чтобы он в свою очередь произвел соответствующее давление на Государя. После одного из докладов в конце мая (1914 г.) я завел речь о Распутине и о страшных последствиях, к которым может привести распутинщина. Сухомлинов слушал вяло, неохотно, раз-два поддакнул. Когда я попросил его повлиять на Государя, чтобы последний устранил Распутина, Сухомлинов буркнул что-то неопределенное и быстро перевел разговор на другую тему. Теперь я отлично понимаю Сухомлинова: он тогда лучше меня ориентировался в обстановке и считал для дела бесплодным, а для себя лично опасным предпринимать какие-либо шаги против Распутина».
Интересное свидетельство о непрекращающемся наблюдении за Распутиным содержится также в мемуарах Н. А. Ордовского-Танаевского, занимавшего в 1900—1904 годах должность председателя казенной палаты в Тобольске. В 1913 году Ордовский-Танаевский получил конфиденциальное поручение «проехать в Тобольск к бывшим сослуживцам и родственникам и обследовать вопрос о Распутине и его отношении к женским монастырям в самом Тобольске и в Екатеринбурге». Мемуарист сообщает, что это было сделано «по желанию правых деятелей Государственной Думы», но о расследовании умалчивает, зато описывает несколько весьма характерных эпизодов:
«В феврале 1913 года ко мне пришел полицеймейстер Церешкевич. Я был за губернатора.
— Как поступить? На вокзале из поезда из Тюмени вышел Распутин, его окружили человек 5—6, он с ними сидит ужинает и разговаривает. Боюсь, как бы чего не вышло. Поезд на Петербург только утром. Я слышал, вы его знаете.
— Да, знаю. Поезжайте на вокзал и скажите, что я зову его переночевать у меня.
Привезли, переночевал и утром уехал».
Другая история случилась несколько позже в Петербурге:
«Отворяю дверь — картина!
В конце столовой, у окна в большом кресле, во всем белом сидит дама, руки сложены ладонями вместе, простерты к Григорию. Дама вопит истерическим голосом:
— Иисусик, Иисусик, Иисусик, убей меня, меня, великую грешницу. Убей, убей, убей.
Григорий хватает стул, вырываю его. Григорий обалделый:
— Оставь, убью мерзавку и …вполне непечатное слово.
Я, левой рукой, беру его за шиворот, правой — ниже пояса, за штаны, и выволакиваю в открытую дверь в соседнюю комнату, там бросаю на оттоманку.
— Дамы, дайте холодной воды, надо окатить сумасшедшего!
— Ты откуда взялся?! Жаль, помешал, таких дур да и… да еще кощуниц, убивать надо!
— Пей воду дурак. Ни ее от смерти, ни тебя от каторги я не думал спасать, а спасал Государя и Государыню от новых пересуд. Пригласили мужика, он зазнался, а теперь о Помазанниках Божиих Бог знает что вопят по Руси мерзавцы!»
Однако наряду с попытками нейтрализовать Распутина мирными средствами против царского друга начались также и насильственные действия. После неудачной кампании 1912 года высокопоставленные враги Распутина действовали без высоких трибун и гласности, а исподтишка. В показаниях С. П. Белецкого описывается одна довольно странная история, имевшая место осенью 1913 года:
«В последние месяцы моего директорства при Н. А. Маклакове, когда августейшая семья находилась в Ливадии и Распутин был вызван в Ялту, от Ялтинского градоначальника, покойного генерала Думбадзе, пользовавшегося особым расположением Государя и бывшего под большим воздействием генерала Богдановича, который протежировал Думбадзе, мною была получена шифрованная телеграмма с надписью "лично" приблизительно следующего содержания: "Разрешите мне избавиться от Распутина во время его переезда на катере из Севастополя в Ялту". Расшифровал эту телеграмму работавший в секретарской части департамента полиции А. Н. Митрофанов, посылая мне на квартиру шифровку, предупредил меня по телефону, что телеграмма интересна. Я, подписав препроводительный бланк, послал ее срочно с надписью: "В собственные руки Н. А. Маклакову" — и затем по особому — для разговоров только с министром — телефону спросил его: не последует ли каких-либо распоряжений, но он мне ответил, что "нет, я сам". Какие были посланы указания Думбадзе и были ли посланы, я не знаю, но приезд <Распутина> в сопровождении филеров состоялся безо всяких осложнений. Этой телеграммы в деле нет, так как Н. А. Маклаков мне ее не возвратил, а Митрофанов по расшифровке порвал подлинник, как это делалось в департаменте с шифрованными телеграммами…»
Свидетельство Белецкого подтверждается мемуарами генерала М. Д. Бонч-Бруевича, брата известного большевика:
«По словам контрразведчиков, одно время, когда ждали приезда Распутина вместе с царской семьей в Ливадию, на него замыслил довольно фантастическое покушение ялтинский градоначальник Думбадзе. Широко известный черносотенец и погромщик предполагал сбросить Распутина со скалы, находившейся неподалеку от Ялты, или убить его, инсценировав нападение "разбойников".
Все это походило на анекдот, но идея убийства ненавистного "старца" будоражила многие умы».
Анекдот анекдотом, но Думбадзе был действительно человеком весьма решительным и жестким. А кроме того, стоит отметить, что в борьбу против Распутина в который раз включились убежденнейшие антисемиты, к каковым Думбадзе безо всяких скидок принадлежал, но и свою ненависть к русскому крестьянину при этом не скрывал.
«Примером такого непримиримого противника Распутина являлся мой отчим, генерал Думбадзе, приказавший в 24 часа выслать из Ялты приехавшего туда Распутина, — вспоминал его пасынок С. В. Марков, впоследствии через зятя Распутина Б. Н. Соловьева причастный к попыткам освобождения Царской Семьи. — Несмотря на вмешательство дворцового коменданта, Распутин был посажен в автомобиль и ровно через 24 часа покинул пределы не только Ялты, но и ее уезда. <…> Их Величества об этом знали, и Государь даже осведомился об этом у него самого (то есть у Думбадзе. — А. В.), на что получил ответ, что он не считает возможным допустить Распутина в Ялту по своим личным соображениям, а также и просто потому, что он его не любит».
Дальнейшие события показали, что Распутина в покое не оставили и одной нелюбовью дело не ограничилось. В 1914 году на сибирского странника было совершено самое настоящее покушение, едва не оборвавшее его жизнь на два с половиной года раньше. Организатором этого злодейства был признан монах-расстрига Илиодор (который после снятия с себя сана проживал с молодой женой и группой поддержки у себя на хуторе на Дону), а исполнителем, вернее исполнительницей — сызранская мещанка Хиония Гусева.
