Рассказывают, в Китае императоры даже лягушек ели.
- И верно, - сказал Власюк, отстегивая флягу. - Угощайся, Ольга. Ничего. Все обойдется!
К вечеру они решили подойти к дороге. Лес тут выглядел совсем не как ночью: он был редким, запыленным. В траве, истоптанной коваными сапогами, поблескивали гильзы Жутковатым спокойствием веяло от косых теней под деревьями. Андрей не мог отделаться от мысли, что вот-вот из кустов ударят пулеметы.
- Здесь Прохоров лежал, - сказал Власюк. - Часом бы раньше нас кинули, может, обошлось.
- Смотри, - округлив глаза, шепотом произнес Лютиков - Кто ж это? У дороги стоит...
Кто-то действительно стоял за деревом, и видно было плечо в зеленой гимнастерке.
- Наши там! - обрадовался Лютиков. - Наши...
Вот, бродяги!
- Пошли, - скомандовал Андрей.
У дерева стоял Климов, он был привязан стропами, и казалось, хочет сказать что-то страшное открытым красным ртом. По гимнастерке наискось углем, так, чтобы можно было читать с дороги, выведено: "Nach Moskau", и левая рука, подпертая сучком, указывала это направление.
Еще трое убитых десантников лежали здесь. Власюк с бледным, изменившимся лицом осторожно, точно боясь доставить новые страдания мертвому Климову, начал резать стропы...
- Ух! - выговорил, задыхаясь, Лютиков. - Ну погодь!.. Мертвого привязали...
Ольга молчала, стиснув кулаки Блеклый луч солнца, пробивший листву этого дерева, падал в расширившуюся черноту ее зрачков.
Около дерева валялась разорванная тетрадка в желтом переплете. Лютиков поднял тетрадь.
- Он ее в сапоге носил Стихи тут были.
- Стихи? - переспросила Ольга.
В лесной тишине возник шум моторов и, нарастая, приближался.
- Быстрее, Власюк! - скомандовал Андрей. - Едут, кажется...
Они залегли в кустах...
На дороге показался тупоносый бронетранспортер и грузовики. Рядами в кузовах сидели молодые солдаты, оживленно переговаривались. Андрей видел простые, веселые лица и ничего зверского не находил в них.
- Климову еще месяц служить оставалось, - шепотом сказал Лютиков. Звал на свадьбу...
Тыльной стороной ладони Ольга прикрыла глаза и отвернулась. Урча моторами, катились за деревьями грузовики с молодыми солдатами, потом мелькнул еще один бронетранспортер, и шум начал таять в лесу.
Пока Власюк искал место, где хоронить убитых, Ольга развернула помятую тетрадь Климова. На уцелевшем листке было несколько фраз.
Между двумя великими мгновеньями. - тихо прочитала она, замолчала и начала уже громче:
Терзаться злобой и волненьями
В житейской нашей круговерти,
Любить и уходить - все то не ново.
Между двумя великими мгновеньями:
Мгновением рождения и мгновеньем смерти
Дано сказать нам слово!.
"Слово, - подумал Андрей. - Мало ли было сказано красивых, умных слов, мало ли написано книг! Но что значат все слова? Какие еще слова нужны людям?.."
XV
Повсюду на хуторах близ дороги стояли грузовики, танки, высвечивая фарами кусты, сновали мотоциклисты. И они ушли в гущу леса. Здесь было сумрачно, жутковато. Под ногами хлюпало. Упавшие стволы деревьев кривыми сучьями опирались на зыбкую почву.
В темноте возникали непонятные шорохи, легкий хруст.
Этот лес, испятнанный лунным светом, и бородатые мхи казались Андрею уже виденными давно, неизвестно когда, только знакомыми, словно возвращенными из какой-то другой жизни.
К рассвету постепенно густеющий мрак будто смыл и лесные шорохи, и далекие взревывания танков. Утро занималось хмурое. Куда-то вглубь отступила таинственность ночного леса, и низинки укутала мягкосерая дымка. В небе загудели патрульные "мессершмитты".
- Ну и местечко! - проговорил Власюк, останавливаясь у лесного болотца. - И до черта танков кругом... А дивизии нет...
Лютиков горстями стал черпать холодную воду и пил ее шумно, словно запаленный конь.
"Рацию бы сейчас", - думал Андрей, испытывая то, что может испытывать лишь глухонемой, узнавший что-то и неспособный рассказать.
- Теперь еще суховину к дневке отыскать Они пошли вдоль болотца. Лес поредел. Вдруг межДУ деревьями затемнела соломенная крыша хатки.
Белый аист стоял в гнезде. На поляне трудились пчелы с тихим деловитым гудением, пахло медом, и в траве ручьились цветы. Этот уголок земли, казалось, дышал мирным, еще не тронутым войной порядком жизни.
Но у хатки, подмяв куст дикой смородины, блестел черным лаком "опель". Два офицера сидели за грубо сколоченным из березы столиком: один, плотный, с широким затылком и седеющий, расспрашивал о чем-то пасечника маленького, белого как лунь старика в холщовых штанах и такой же рубахе. Второй был молодой, в фуражке.
- Мед лопают, - возмутился Лютиков. - Ну и гады!.. А? Двое только.
Ольга, с искусанным комарами, осунувшимся за эту ночь лицом, взглянула на Андрея и кончиком языка быстро облизала сухие губы.
- Без шума лучше... Живьем, - проговорил Власюк. - Зачем шуметь?
- Живыми, конечно, лучше, - согласился Андрей, чувствуя, как пересыхает от волнения рот и как рождается неизведанный раньше азарт охотника. Штабные офицеры. Много знать должны...
Молодой вдруг обернулся, и Андрею показалось, что их глаза встретились; екнуло, на секунду замерло сердце. Но тот уже смотрел вверх, где появилась эскадрилья низко летящих "юнкерсов".
"Наверное, это безрассудство, - подумал Андрей. - Шоссе рядом... Но самолеты кстати: если хрустнет ветка, там не услышат... Чего я боюсь? Чего?.. Это же война".
- Оставайтесь здесь, - сказал он радистке.
- Нет, - испуганно прошептала она. - Я с вами...
с вами!
- Шоссе... Наблюдайте! Ясно? - вдруг охрипшим голосом сказал Андрей, и, боясь уже, что собственная его решимость иссякнет, а то, что одни называют благоразумием, другие - трусливой осторожностью, захватит целиком, он, стиснув зубы, быстро пополз вперед.
Оба немца теперь глядели на строй "юнкерсов". Видимо, инстинктивно, когда десантники были рядом, пожилой офицер быстро обернулся, и челюсть его отвисла.
- Не шевелиться! - тихо скомандовал Андрей. - Руки...
Позади неожиданно грохнул выстрел. В машине, уронив автомат и царапая руками грудь, оседал шофер.
А Лютиков, моргая ресницами, глядел на свой карабин, будто не мог поверить еще, что так легко убил человека. И в ту же секунду грузный офицер бросился на Андрея, выдирая из кобуры пистолет. Автоматная очередь дымной струей вошла ему в живот. Он боком свалился к ногам другого, побледневшего, оцепенело глядящего на автомат Власюка.
- Руки подыми! - крикнул Власюк. - А то... Ну, быстро!
- Сынки, - зашамкал вдруг беззубым ртом маленький, сгорбленный пасечник. - Та щё ж вы?.. Наедут со шляху и побьют. Тикайте!
- А ты, дед, медом их кормишь! - негодующе произнес Лютиков. - Для тебя войны нет?
