Ему и не приходило в голову, что стал он одним из десятков, сотен тысяч людей, которых зачислят без вести пропавшими.
Низкий пятнистый автомобиль остановился у ворот.
Шофер тут же распахнул дверцу. Из автомобиля вылез коротконогий, толстый немец, что-то сказал вытянувшемуся перед ним офицеру, и тот бегом направился в коровник.
- Должно, ихнее начальство, - сказал боец. - Отъелся, стерва!
- Шо-сь будэ? - проговорил другой.
- А ничего не будет. Либо погонят дальше, либо укокают всех тут... Сопли только не распускай!
В сопровождении офицера из коровника вышел пленный военврач.
- Стройся! - крикнул он.
Пленные медленно начали вставать и строиться Когда все поднялись, Волков заметил, что, кроме него, тут нет ни одного человека в командирской форме. Приехавший коротконогий немец, держа руки за спиной, в сопровождении другого офицера и двух автоматчиков шел вдоль этой ломаной шеренги.
- О, лейтенант? - проговорил он.
Стиснув зубы, Волков глянул в его розовощекое лицо с тяжелым подбородком. На плечах толстяка серебрились витые погоны майора.
- Los, los! [Не задерживаться! (нем.)] - крикнул автоматчик и толкнул Волкова. Этот же солдат отвел его к месту, где стоял военврач. Не найдя других русских командиров, сюда возвратился и коротконогий. Он вдруг по-русски спросил:
- Где есть другие пленные офицеры?
Военврач растерянно глядел на него:
- Были... Но трое умерли.
Майор тихо заговорил по-немецки, а военврач стал переводить:
- Сейчас всех отпустят. Будете иметь пропуска до места жительства. Кто жил на территории, еще не. . занятой германскими войсками, будет пока работать здесь.
Недоверчивый говор катился по шеренге.
- А не брешет? - спрашивали друг друга пленные. - Зараз и отпустят? Это что ж... Всех?
Коротконогий майор сказал что-то офицеру, повернулся и зашагал к автомобилю.
- Komm! - солдат автоматом подтолкнул Волкова Ефрейтор-шофер с копной густых льняных волос, затушив сигарету, брезгливо покосился на испачканную, разорванную пулей гимнастерку русского лейтенанта.
Майор сел около шофера, а Волкова солдат усадил позади. Этот солдат погрозил Волкову кулаком и, хлопнув ладонью по автомату, добавил:
- Паф, паф!
От фуражки до воротника майора вздулась розовая складка. Когда машина тронулась, он повернул голову и уставился на лейтенанта маленькими хитрыми глазами.
- Вам была сделана медицинская помощь?
- Да, - несколько удивленный этим, ответил Волков и тут же плотно сомкнул губы.
- Кто ваш отец? - спросил майор.
Но Волков лишь криво усмехнулся.
- Я майор военной разведки Ганзен, - заговорил тот, по-стариковски шамкая ртом. - Будем хорошо беседовать. Как видели, мы не стреляем, а отправляем домой. Это совсем не похоже на то, что вы знаете? Германская армия не воюет с русским народом. Мы освобождаем русский народ.
- А вас не просили, - ответил Волков.
- О!.. Хорошо сказано, - Ганзен затрясся от беззвучного смеха.
Машина уже выехала на широкую улицу села. Перед церквушкой разворачивался танк. За плетнями грудастые молодки в ярких кофточках лузгали семечки.
Вид этой мирной жизни представился Волкову чем-то нереальным, как сон. И нереальным казалось лицо смеющегося рядом майора...
XVII
В комнате было душно. Ганзен уселся в мягкое кресло и, достав сигарету, щелкнул зажигалкой. Она имела форму земного шара, при щелчке шар точно раскалывался, выплескивая синеватое пламя. Майор подвинул Волкову сигареты.
- Курите, лейтенант. Bitte.
Волков, проглотив слюну, отвернулся.
- Или рюмку вина?.. Это не допрос. Мы будем говорить вообще. У меня такой же сын, как вы.
- Я ничего не скажу, - перебил Волков. Он сидел на дубовом стуле с высокой резной спинкой, которая заставляла держаться прямо.
- Военные тайны? - улыбнулся Ганзен. - Что вы могли бы сообщить, уже не имеет цены. Мы просто будем говорить. Когда человеку есть шестьдесят лет, из всех удовольствий жизни начинаешь предпочитать хорошую беседу. - Он взял со стола высокую бутылку, налил в рюмки вино. - Это верно, что к шестидесяти остаются два врага: старое вино и молодые женщины.
Он поднял свою рюмку, глядя на лейтенанта. Волков отрицательно качнул головой. Майор отпил вина и, смакуя его, даже прикрыл глаза.
- Gut... Превосходно... Это вино сын прислал из Парижа. Теперь его эскадрилья уже в Африке... Хочу понять. Допустим, интернационализм. Но вы любите Россию, а я Германию. Нельзя сделать так, чтобы немец думал, как русский, а француз, как японец... Вы не хотите спорить?
Он еще отпил глоток вина.
- А что есть борьба классов? У нас тоже социализм, но мы не разъединяли, а объединяли нацию, сохранили ее мозг. Это национальный социализм. И германские солдаты... много солдат - хорошие пролетарии.
Что же есть? Русские пролетарии стреляют в немецкие пролетарии. Может быть, все так хотят умирать?
"Чего он хочет от меня? - думал Волков. - Стукнуть бы его бутылкой и уйти в окно. Но там часовые".
За раскрытым окном, где была акация, в темноте слышалась какая-то возня и женский шепот: "Цо пан хоче? Ой, пан!.."
Ганзен допил вино и, поставив рюмку на край стола, засмеялся:
- Интернациональны только женщины... Но я не имею к вам зла. Сейчас есть мысль: почему вас не отправить домой? Через линию фронта... Карл! обернувшись, крикнул он. Возня за окном стихла, затем вбежал ефрейтор-шофер, тяжело дыша, с красным недовольным лицом Майор жестом указал на стол.
- Jawohl! - гаркнул ефрейтор, прижав ладони к бедрам, и опять скрылся за дверью.
- Почему не отправить вас домой? - Ганзен замолчал, оценивая эффект слов и глядя, как вздулись на скулах пленного желваки.
"Чего он все-таки хочет?" - думал Волков.
Будто угадав ход мыслей русского лейтенанта, Ганзен сказал:
- Трудно верить? Зачем отсылать пленного назад, в его армию? Но война скоро кончится. И один, даже тысяча лишних солдат в русской армии ничего не изменят. А мы, немцы, сентиментальны. Вы имеете желание?
Волков облизнул сухие губы.
- Gut, - кивнул Ганзен.
- И что за это потребуете? - спросил Волков, теперь взглянув прямо в его испещренные красными жилками глаза.
Ганзен опять засмеялся:
- Разделить мой ужин... Больше ничего.
Волков стиснул колени ладонями. Какой-то сумбур был в мыслях. Он ждал допросов, расстрела и готовил себя к этому. Но теперь в нем заронили слабую надежду. И сомнения, надежда, отчаяние - все перемешалось.
- Если бы здесь не стояла охрана, - Ганзен слегка наклонился, - вы... как это... попробовали убить меня?
- Попробовал бы, - сказал Волков.
Губы майора на какой-то миг поджались, но сразу расплылись в мягкой улыбке:
- Это солдатская прямота. Я могу ценить. Прошу взять бокал!
