в 1947 году. Не хочется мне называть имя талантливого и широко известного писателя, поспешившего к месту казни, чтобы писательскими глазами увидеть процедуру казни. Крепкие были, видимо, нервы. А название книги Краснова проделало свой круг, порочный. Красного знамени уже нет, а двуглавый орел вот-вот оживет как государственный герб. «Коммунизм должен быть преодолен, а не уничтожен. В высшую стадию, которая наступит после коммунизма, должна войти и правда коммунизма, но освобожденная от лжи. Русская революция пробудила и расковала огромные силы русского народа. В этом ее главный смысл». Можно согласиться, можно и отвергнуть по одному тому, что цитированный текст принадлежит не кому иному как Бердяеву в его книге «Русская идея». Может быть, стоит прислушаться, а прислушавшись, извлечь что-то поучительное у идейно близкого Бердяеву С. Л. Франка: «…говорят, что жизнь изобличила ложность социализма, или революционизма, и что поэтому отныне надо служить прямо противоположным идеалам: надо провозгласить священность института частной собственности, надо восстановить монархию, уверовать в принципы консерватизма и т. п. Все это отрицательно («отрицательно» выделено Франком курсивом) вполне правильно, то есть, поскольку сводится к честному констатированию окончательного крушения старой веры. Но все это далеко не так радикально, как это кажется и как это необходимо. Ибо опрокинуть один кумир, для того чтобы тотчас же воздвигнуть другой и начать ему поклоняться с прежним изуверством, не значит освободиться от идолопоклонства и окончательно понять смысл происшедшего его изобличения. История показывает, что и контрреволюционность, когда она овладевает душами как абсолютное начало, способна стать таким же насильственным подавлением жизни, революцией с обратным содержанием» (Франк С. Л. Крушение кумиров. Берлин, 1923). Вспомним и о «детях революции», ставших ее же жертвами, благодарно помянем «души простых русских мужиков, солдат и рабочих. Ибо сколько бы порочных и своекорыстных вожделений ни соучаствовало в русской революции – как и во всякой революции, ее сила, ее упорство, ее демоническое могущество и непобедимость объяснимы только из той пламенной веры, во имя которой тысячи русских людей, „красноармейцев“ и рабочих, шли на смерть, защищая свою святыню – „революцию“» (Франк. Крушение кумиров). Звезды меркнут и гаснут, даже звезда старого Вифлеема, отгорела и звезда пятиконечная.
Так погасла и пятиконечная звезда Октябрьской революции.
После того, как написал это, прошла целая неделя, я не обращался к диктофону (я диктую книгу, а не пишу). Неделя ушла на размышления, на чтение литературы, непосредственно относившейся к теме о потухшей звезде революции. И тогда, неделю назад, я знал, что последует за словами о потухшей звезде Октября. Ими стало бы четверостишие из Омара Хайяма в переводах Ивана Тхоржевского, с которыми много лет назад в Красноярске меня познакомил Иван Евдокимович Ерошин. Вот и четверостишие:
Сияли зори людям – и до нас!
Текли дугою звезды – и до нас!
В комочке праха сером, под ногою,
Ты раздавил сиявший юный глаз.
Передо мной горели глаза молодежи, которую я видел у Белого дома в ночь на 21 августа. И так же живо – глаза молодежи моего поколения, сиявшие. Бывает, и время наше отнюдь не составляет исключения, когда по следам истории идут, как солдаты на марше. А надо бы бережно, с обостренным нравственным чувством ответственности, памятуя о тех, кому сияли свои зори и для которых текли дугой свои звезды. А сразу не обратился к Омару Хайяму потому, что хотел еще раз перепроверить себя, чувствуя ответственность за написанное перед самим собой и будущим, возможно, читателем. Вот теперь пишу. А до того читал доступные мне работы историка Георгия Петровича Федотова. Не впервые. В данном случае в связи с моими размышлениями о потухшей Октябрьской звезде. К трудам Федотова-историка отношусь с глубоким уважением. Они остаются для меня примером эрудиции, одаренности, научного новаторства и какой-то исключительной совестливости, отличающей его труды. Я много слышал о Федотове от учащихся Саратовского университета в начале 20‐х годов – Елены Петровны Подъяпольской и Екатерины Николаевны Кушевой. С ними я связан был общей деятельностью в небольшом научном коллективе, занимавшемся историей феодальной Руси в Институте истории Академии наук. Елизавета Петровна и Екатерина Николаевна были превосходными учеными, воспитанными в традициях русской исторической науки предреволюционных и первых революционных лет. Я не запомнил никаких деталей, в которых бы запечатлелся Федотов как университетский профессор и как человек. Но неизменно впечатление от того почтительнейшего отношения к нему со стороны его бывших студенток. По-видимому, не ошибусь, если скажу, что среди профессуры Саратовского университета начала 20‐х годов Федотов был самой значительной фигурой. Рассказом о нем моих коллег по науке я обязан был обращению к книге Федотова «Святые древней Руси», почему-то не попавшей в спецхран и выдававшейся на руки читателям Библиотеки имени Ленина. Мне с большой пользой служила эта книга при работе над статьей о мировоззрении Андрея Рублева, которую мне удалось опубликовать в одном из сборников, вышедшем в свет в 1971 году.
В течение перерыва, о котором сказал, я прочитал работы Федотова «Трагедия интеллигенции», «Национальное и вселенское», «Будет ли существовать Россия?» и еще раз книгу «Святые древней Руси». Статья Федотова «Трагедия интеллигенции» опубликована была в 1926 году. Он писал о России, меньшинством представленной в православии, находящей место в церкви, большинство же ее, представленное в «организациях правящей партии», а также и неорганизованное, и революции, по его мнению враждебное. Но вот что процитирую текстуально: «Обе России национальны». Далее: «Революция самим фактом своей победы и обороны от белых и европейских армий развила в себе мощное национальное чувство… Принимая в свои святцы декабристов, народовольцев, революционная Россия, отправляясь от них, приобщается и к дворянско-интеллигентской культуре. Это пока лишь задание, но оно будет выполнено». Мое внимание привлекли следующие строки, относящиеся к тому меньшинству, которое в условиях революции нашло себе место в православной церкви: «Воочию видишь: наконец-то поколения „святых неверующих в Бога“ нашли своего Бога и вместе с ним нашли себя». Я не буду подтверждать фактами, не из‐за недостатка в них, а из‐за избытка их, того, что и среди множества людей, относимых Федотовым к «большинству», находилось множество «святых неверующих в Бога». Позволю подкрепить свою мысль ссылкой на Бердяева, писавшего: «В коммунизме есть своя правда и своя ложь. Правда – социальная, раскрытие возможности братства людей и народов, преодоления классов; ложь же – в духовных основах, которые приводят к процессу дегуманизации и отрицании ценности всякого человека, к сужению человеческого сознания, которое было уже в русском нигилизме» (Бердяев Н. Русская идея). В той степени, в какой коммунизм
