Тарасов находился в реанимации 63 дня. Ему становилось то лучше, то хуже. Муж Татьяны Владимир Крайнев пересылал из Германии какое-то редкое лекарство. Его порекомендовал врач Бориса Ельцина Сергей Миронов, отправивший в больницу две упаковки — препарат вводили каждый день. Галина и Татьяна постоянно ездили в Шереметьево — из-за рубежа поступала дополнительная кровь: переливание делали ежедневно. У Тарасова стали отказывать почки — сделали операцию. Подключили к аппарату. «Он очень хотел выкарабкаться, — говорит Татьяна. — Когда меня увидел первый раз в больнице, долго на меня смотрел, а говорить не мог. Он смотрел на меня, и я понимала, что он хочет сказать — теперь вся семья ложится на мои плечи, что он мне верит, он знает: если я приехала, всё будет хорошо».
Но сил бороться — не осталось…
Когда надо было решать, где хоронить Тарасова, Юрий Лужков, тогдашний московский градоначальник, задал Татьяне только один вопрос: «Новодевичье или Ваганьковское?» И мгновенно, после ответа: «Ваганьково», — подписал необходимые бумаги. Ваганьковское кладбище выбрали потому, что до него в Москве легче добраться, прежде всего Нине Григорьевне.
С похоронами Татьяне помогали — так переплетаются судьбы людские — вдова Всеволода Боброва Елена (она работала в то время заместителем директора во Дворце ЦСКА) и президент Федерации хоккея России Валентин Сыч, некогда отправлявший на имя Сергея Павлова жесткую докладную на Тарасова.
Разумеется, Татьяна настояла: прощаться только во Дворце ЦСКА — там, где Тарасов провел жизнь, воспитывая выдающихся чемпионов и готовя выдающиеся команды. ЦСКА, которому Тарасов верой и правдой служил несколько десятилетий, от похорон человека, прославлявшего имя клуба во всем мире, фактически устранился. Выделил только помещение для прощания. Вместо того чтобы взять все хлопоты и расходы на себя. И вместо того, чтобы в день смерти выдающегося тренера назвать Дворец его именем. Так, как это сделали в Киеве в день кончины коллеги Тарасова — Валерия Лобановского, назвав его именем стадион «Динамо», на котором Лобановский, как и Тарасов в армейском Дворце, провел всю свою жизнь.
«Когда вынесли из ЦСКА Тарасова, там больше никого не осталось», — написал Юрий Рост.
Прощаться с Тарасовым пришли тысячи людей. Его друзья, друзья Татьяны. Его ученики и коллеги. Ученики и коллеги Татьяны. Люди, влюбленные в хоккей и боготворившие Тарасова, дарившего им радость.
Принято считать, что сей мир Тарасов покинул, не оставив после себя невоплощенных замыслов. Это не так. Замыслов, не воплощенных Тарасовым прежде всего по вине тех, кто посчитал себя вправе выдавить его из хоккея и резко сократить тем самым земные сроки выдающейся личности, осталось множество. Их реализация, несомненно, сделала бы хоккей ярче.
Парадокс, но в закрытой, в общем-то, коммунистической системе Тарасов создал самый красивый и свободный стиль хоккея в мире.
«Мне жаль людей, которые равнодушны к спорту, — говорил Тарасов. Мне кажется, они здорово обедняют свою жизнь. Что касается меня… Вот скажут: начни жизнь заново — и я снова выберу стезю тренера. Потому что это чертовски интересная профессия воспитывать сильных и духом, и телом людей…»
«Тренерам, которые работают после пятидесяти пяти, надо давать награды только за то, что выжили, — говорит Владимир Юрзинов. — Если в ходе матча у вас снимать кардиограммы, их потом можно показывать в медицинских институтах как учебное пособие на тему: “Сколько микроинфарктов может пережить человек за два часа”».
Сам Тарасов в конце жизни говорил, что «прожил нелегкую, но интересную жизнь тренера».
Анатолий Фирсов назвал его «честным диктатором, построившим непобедимое гордое хоккейное государство».
Тарасов любил тех, кто жил ради хоккея. И недолюбливал тех, кто хоккеем пользовался. У него никогда не было так, чтобы говорил он одно, делал другое, а думал — третье. Владимир Петров, спорщик с Тарасовым «номер один», поработавший под руководством Чернышева, Тарасова, Боброва, Локтева, Кулагина и Тихонова, без секундного замешательства говорит. «Даже выбора никакого нет: лучше Тарасова тренера в нашем хоккее не было и нет. Все тренеры в своей работе действуют методом проб и ошибок. Так вот, Тарасов почти никогда не ошибался. Это мое субъективное мнение, и я его уже не изменю. Тарасов поставил наш хоккей на те рельсы, по которым он до сих пор движется вперед».
С заметными, стоит сказать, перебоями, с резкими остановками, со слабой игрой на самых представительных турнирах, коими из-за участия в них всех лучших игроков мира следует считать Олимпийские игры. Но только потому с перебоями, резкими остановками и слабой игрой, что нет нового Тарасова, а наследство того Тарасова — клад, казалось бы, для тех, кто хотел бы возродить былую славу отечественного хоккея, — никому не нужен.
«Анатолий Владимирович Тарасов — величайший тренер, который во многом опередил свою эпоху, — говорит Вячеслав Фетисов. — Блестящий педагог, великолепный психолог, несравненный оратор. Он прививал игрокам в первую очередь чувство долга и патриотизм. То, что мы называем честью флага. В те годы была создана школа победителей. Тарасов стоял у истоков процесса. Харизма Анатолия Владимировича была неповторимой. Ее чувствовали все те люди, которые выступали за ЦСКА и работали в нашем клубе. Между прочим, в свитере ЦСКА я не проиграл ни одного турнира, начиная с десятилетнего возраста. Конечно, во многом это уникальный случай, но всех нас учили только побеждать».
А вот слова шведского тренера Томми Сандлина, гордившегося товарищескими отношениями с советским тренером: «Тарасов мог проиграть матч, хотя весьма редко, но он никогда не мог проиграть как человек, потому что всегда твердо придерживался своих идеалов. Завораживающая личность и источник вдохновения».
На одном из выступлений в последние годы жизни Тарасов сказал, обращаясь к молодежи:
«Не завидуйте тем, кто разъезжает на шикарных “мерседесах”. Зависть никогда не имела границ. Плохое это качество. Мы — русские мужики, нам ли уподобляться тем, для кого деньги — смысл жизни! Помните! На мужиках Россия держалась, держится и будет держаться. Мы сломаемся — и России придется туго. Алчное общество теряет свое достоинство, а без достоинства не может быть и самого государства.
В спорте ни в коем случае нельзя останавливаться. Когда соперники равны, результат может оказаться случайным. Надо быть на голову выше. Только тогда можно подавить, победить, уничтожить любого соперника. Я очень люблю своих ребят. Именно поэтому требовал от них то, чего не мог сделать никто другой.
