– Личные встречи и непосредственные беседы помогают укреплению наших отношений, – говорит Михаил Шолохов. – Писатели и деятели искусства – лучшие послы культуры, потому что они не испытывают официальной скованности и, как бы горячо они ни спорили, их споры – мирные споры. Зная многих финских писателей, я заметил, что пресловутая замкнутость и неразговорчивость финнов – это не более как миф. Посмотришь на итальянцев – они, внешне такие оживленные и горячие, часто бывают внутренне холодными. Вы же, финны, наоборот, внутренне эмоциональны, сердечны, хотя и любите носить каменную маску замкнутости.
Мне кажется, что Михаил Шолохов верно почувствовал финский национальный характер. Это неправда, конечно, что у каждого финна нож в рукаве; что финн, как выпьет, так и в драку лезет, боясь, чтобы добрый хмель не пропал зазря; что финны укорачивают свой век водкой, баней и спортом; что самое тяжкое бремя финского характера – подозрительность. О различиях и сходстве финского и русского характера мы с Шолоховым говорили не раз, когда я гостил у него в станице Вешенской в июле прошлого года.
Неделя, проведенная на берегах Тихого Дона, явилась большим событием в моей жизни. Могучая шолоховская эпопея казачества и сам автор ее, счастливо соединяющий в себе огненный казачий темперамент и нежный славянский лиризм, стали мне еще ближе и роднее.
Перелистывая страницы моего вешенского дневника, я хотел бы процитировать следующие строки из него:
«Мы просидели весь вечер у Тихого Дона и говорили о долге и правах писателя. Михаил опять был в чутком возбуждении рассказчика и поразительно описывал суровые годы своих «университетов». Наш английский друг Роджер Лаббок (английский издатель Шолохова) сказал мне утром, что теперь ему открылось подлинное лицо Михаила Шолохова как человека и как писателя. «Ведь он же пророк и провидец, – сказал Лаббок. – У него лишь одно призвание и цель в жизни: изображать человека как индивидуальность и как часть огромного целого». Я совершенно согласен с Лаббоком. Мне понятна любовь Шолохова к Дону, к его природе и людям. Дон для него не просто черная плодородная земля и желтый бесплодный песок. Дон – это живое, одухотворенное целое. Человек, которого до слез волнует воспоминание о тяжелых боях за свободу родины, – это не только солдат и не только пламенный патриот – это поэт, для которого родина его собственная плоть и кровь…»
Эти несколько патетические дневниковые заметки напоминают мне о многих минутах, проведенных в беседах с Шолоховым, окрашенных особым русским юмором, со смешными притчами и ласковой иронией. Часто мои друзья и знакомые спрашивают меня: «Как же ты мог часами разговаривать с Шолоховым, если у вас даже нет общего языка?» На это я должен честно ответить:
– Конечно, мы говорим через переводчика, но когда тема увлекает нас, тогда мы уже говорим на одном и том же языке, хотя, может быть, и на несколько различных его наречиях: это такой интуитивный язык человечности, в котором звук голоса, глаза и руки часто могут сказать больше, чем все слова.
На этом же своеобразном языке мы продолжали начатый на Дону разговор, когда Михаил Александрович и Мария Петровна были в гостях у меня дома, в Хельсинки, несколько недель тому назад. Это был уже седьмой приезд Шолохова в Финляндию. Здесь он чувствует себя как дома. В нашей стране у него много благодарных читателей, которые с нетерпением ждут его новых книг.
Вспоминаю пресс-конференцию в Хельсинки (с тех пор уже прошло пять лет), где некий представитель большой газеты задал Шолохову вопрос:
– О чем советский писатель может писать?
Шолохов удивленно тряхнул головой и сказал:
– Насколько я знаю, у всех писателей объект один: человек. Что же еще достойно внимания, если не человек, его радости и горе, его борьба и его возможные победы?
Михаил Александрович не слышал тогда, что я со своей стороны сказал этому журналисту:
– Вы, разумеется, считаете человека слишком ничтожным объектом, поскольку на свете так много людишек и так мало людей. Если бы Дарвин был жив еще, он, наверно, переписал бы заново свою эволюционную теорию, доказав, что обезьяна произошла от человека..
Уязвленный журналист резко повернулся и вышел вон. Может быть, он поспешил в книжный магазин, чтобы купить книгу Дарвина? Но пресс-конференция продолжалась и без него. А когда она кончилась, все присутствовавшие должны были признать, что Михаил Шолохов представляет собою явление, редкое для наших северных широт: он не только хорошо пишет, но и хорошо умеет говорить. Это же наблюдение сделал и я. Я вновь убедился в этом в конце февраля, когда мы наперебой говорили шесть часов подряд. Летом мы намерены побить этот наш рекорд – либо на Дону, либо в Хельсинки.
Донская музыкальная весна
Успешно прошла Донская музыкальная весна. В Ростов прибыла группа композиторов Москвы и других городов во главе с первым секретарем Союза композиторов РСФСР, лауреатом Ленинской премии, народным артистом СССР Дмитрием Дмитриевичем Шостаковичем.
В окрестностях города состоялась встреча Д.Д. Шостаковича с Михаилом Александровичем Шолоховым.
– Я очень рад этой встрече, – сказал Михаил Александрович.
Завязалась оживленная творческая беседа. Речь шла о путях дальнейшего развития современной музыки, о советской опере. Д.Д. Шостакович рассказал писателю о том, что начал работать над оперой «Тихий Дон». Шолохов подчеркнул, что для него это является большой честью.
Михаил Шолохов
«С радостью принял приглашение»
Вчера по приглашению председателя Государственного совета ГДР
В. Ульбрихта и Союза немецких писателей из Москвы в Берлин вылетел Михаил Александрович Шолохов. Перед отлетом из Москвы М.А. Шолохов сказал корреспонденту «Литературной газеты»:
– Я с радостью принял приглашение посетить Германскую Демократическую Республику. Я был в Германии давно, более тридцати лет назад, в 1930 году. Тогда я ехал к А.М. Горькому в Сорренто, но не смог доехать до места в связи с тем, что итальянские власти мне отказали в визе. Ожидая визу, я совершил поездку по Германии.
На земле Германской Демократической Республики мне предстоит увидеть обновленные города и селения, встретиться с рабочими и крестьянами. Само собой разумеется, что меня ожидают встречи и беседы со старыми и молодыми немецкими писателями, за творчеством которых я по возможности внимательно слежу. В одном из северных районов ГДР находится кооператив, который удостоил меня чести носить мое имя. Я переписываюсь с членами кооператива и постараюсь побывать в нем, чтобы поглядеть, как они хозяйствуют.
