уже больного туберкулезом отца Никона. Господь привел его позаботиться перед кончиной о будущем преподобном старце, хоронить его в Пинежской земле. Еще много трудностей пережил отец Павел. Но он и сам стал старцем, много служил и имел верных духовных чад. Был посвящен в сан игумена; потом, в Почаевской Лавре, пострижен в схиму. Скончался на Крестопоклонной неделе 1981 года на приходе в селе Черкассы, под городом Ефремовом, и там похоронен.
Об отце Досифее (Чучурюкине) мы уже упоминали. Дополним эти упоминания несколькими штрихами из воспоминаний И.В. Ильиной, духовной дочери старца, написанных в 1990 году. «В 1928 году я попадаю в Козельске, — пишет она, — на прием к отцу Досифею, духовнику старца Нектария Оптинского, которому отец Нектарий передал часть своих духовных чад, в том числе и мою мать. Отец Досифей был осторожен, мало кого принимал из посторонних, попасть к нему было трудно, так что мы с мамой прожили недели две в доме архидиакона Лаврентия (Левченко), прежде чем отец Досифей согласился нас принять. За это время я много понаслышалась о прозорливости и даре молитвы отца Досифея, которого все оптинские монахи очень глубоко чтили и как прозорливца, и как великого молитвенника. Шла я к нему с трепетом, так как в моем представлении он был овеян славой старца Нектария. Когда же я его увидала, то испытала разочарование: никакой представительной внешности, маленький, плотного сложения человек с некрасивым лицом, жиденькой бородкой и такими же волосами, с небольшими светло-серыми глазами, избегающими смотреть на собеседника. Это на первый взгляд. Потом я почувствовала, когда он изредка взглянет, то взгляд этот пронизывает тебя насквозь — ничего от него не скроешь… Это свойство его взгляда замечали и другие. Говорил он медленно, подыскивая слова для точной передачи своей мысли.
Отец Лаврентий предупреждал, что нелегко добиться от отца Досифея ответа на вопросы: “Как быть?”, “Что в данном случае надо сделать?”. Обычно он говорил: “Да вы обратитесь к кому-нибудь более опытному, чем я”. Отец Лаврентий объяснял это отчасти смирением отца Досифея, отчасти испытанием веры вопрошающего.
Народу в церкви было мало. Началась исповедь. Я перечисляла свои основные грехи и как-то случайно, вскользь, упомянула, что мне нравится один человек (не считая это грехом)… Но он был женатый, и это в моих глазах исключало его из “списка живых”. Отец Досифей меня остановил (я, было, перешла на другое) и мягко потребовал, чтобы я обещала не думать об этом человеке. Я сказала, что не могу дать такого обещания, потому что знаю, что буду все равно думать о нем. Но отец Досифей настаивал на своем. Потом он стал говорить о другом и снова спросил: “Обещаете ли не думать?”. Я — опять свое… Потом он опять задал этот вопрос и сказал, что не может дать мне отпущения грехов, пока я не пообещаю… Я, скрепя сердце, дала такое обещание. Отец Досифей стал молиться, и с меня это увлечение тут же соскочило, как скорлупа, и тот человек перестал для меня существовать. После я встречала его, но совершенно безразлично».
Другой отрывок из тех же воспоминаний: «После заключения отец Досифей поселился в Орле и жил замкнуто, почти никого не принимая. Здесь с ним была обслуживавшая его и в Козельске мать Анастасия. Я ездила к нему в Орёл два или три раза. В 1937 году он был арестован и бесследно исчез. С Настей (матерью Анастасией) же я случайно встретилась в лагере в Мариинском осенью 1938 года и после этого поддерживала с ней связь. После освобождения она вернулась в Козельск, где прожила несколько лет и после кончины отца Мелетия (оптинского иеромонаха, духовника шамординских сестер) переехала в Караганду, так как там жил оптинский схиархимандрит отец Севастиан, где и находилась до своей кончины 653.
В январе 1935 года я ездила на несколько дней к отцу Досифею в Орёл. Когда надо было уезжать, отец Досифей захотел меня проводить. Мы вышли из дома, и я собиралась идти обычным путем на вокзал, но отец Досифей предложил идти нам по железнодорожным путям. Я ему возразила, что по путям запрещено ходить и может выйти неприятность, но он сказал: “Ничего, ничего, мы пойдем по полотну железной дороги”. Но чтобы добраться до этого полотна, надо было перейти через очень крутой и глубокий овраг. Перед тем была жуткая гололедица, и весь крутой склон оврага был покрыт толстой коркой льда. Мне тогда было около 30 лет, я была вполне здоровый человек. Но когда я посмотрела на эту кручу и глубину, мне стало жутко… Но отец Досифей, подбадривая меня, взял меня за руку и стал спускаться первым, а я опиралась рукой на его руку и ногой упиралась в его ногу, которая казалась приросшей ко льду. Так мы спустились шаг за шагом с горы, и этот маленький старичок, ходивший мелкими шажками, с виду такой слабенький и больной, вдруг обрел силу исполина и держался на этой круче, как на полу. Так, опираясь на его руку и об его ногу, я благополучно сошла вниз. Вверх же он шел — нет, вернее, летел! — первым, таща меня на буксире.
Впечатление было потрясающее. И мне стало воочию ясно, как праведники могут ходить по воде и тому подобное.
…Во время следующего посещения отца Досифея я спросила его о молитве: если обстоятельства препятствуют чтению молитвы вслух, можно ли молиться только безмолвным чтением, без участия языка и губ, то есть ограничиваться только умственным восприятием молитвы? Он некоторое время подумал и ответил: “Так как человек состоит из тела и души, то тело тоже должно участвовать в молитве”» 654.
В 1997 году Церковью нашей прославлен был Оптинский старец схиархимандрит Севастиан (Стефан Васильевич Фомин), долгие годы после лагерного заключения подвизавшийся в Караганде. Преподобный родился 28 октября 1884 года в селе Космодемьянское Орловской губернии в крестьянской семье. Он был у родителей (Василия и Матроны) третий, младший сын. Впервые в Оптиной Стефан побывал четырех лет с родителями. И уже тогда запомнил старца Амвросия, с лаской посмотревшего ему в глаза. Через год, в 1889 году, родители скончались. Старшему из братьев, Илариону, было семнадцать лет, он взялся за хозяйство. Восемнадцати лет ему пришлось жениться. Средний, Роман, в 1892 году стал послушником в Оптиной пустыни, в Иоанно-Предтеченском скиту.
Стефан окончил трехклассную церковно-приходскую школу, научился читать по-церковнославянски. Священник давал ему книги. В поле он работать не мог по слабости здоровья, поэтому нанимался в пастухи и все лето пас сельское
