Мона попыталась встать на мою защиту. Но природная стеснительность сестры сыграла с ней злую шутку. Да и в любом случае, разве ее стали бы слушать? В нашем мире последнее слово всегда остается за мужчинами. Бедная Мона! Я поняла, что если хочу выбраться из этого ада, то могу рассчитывать только на себя.
* * *
Время поджимало. Нужно придумать что-нибудь до того, как он придет за мной. Фаеза кое-как удалось уговорить, чтобы он позволил мне побыть у родителей еще чуть-чуть. Но в родном доме не было никакой надежды на спасение. «Нуджуд должна остаться со своим мужем», — твердил отец. Когда Aba не было рядом, я бежала к маме. Она плакала, говорила, что очень скучает по мне, но ничего не может сделать.
Меня не зря одолевали дурные предчувствия. На следующий день он пришел к родителям, чтобы напомнить о моем супружеском долге. Я пыталась сопротивляться. Тщетно. В конце концов был найден компромисс. Он согласился задержаться в Сане еще на несколько недель — при условии, что я уйду с ним и все это время буду жить у его дяди. Муж опасался, что я обязательно попытаюсь сбежать, если останусь у родителей. И снова кошмар длиною в месяц…
— Когда же ты наконец перестанешь ныть? Это начинает надоедать! — посетовал он однажды утром, потрясая кулаком и яростно сверкая глазами.
— Когда ты разрешишь мне вернуться к родителям? — воскликнула я, закрывая лицо руками.
Не в силах больше терпеть мое упрямство, Фаез согласился.
— Но это в последний раз, запомни, — предупредил он.
* * *
Дома я поняла, что осталось совсем мало времени. Если я хочу избавиться от этого мужчины и никогда не возвращаться в кошмар Кхарджи, то действовать надо немедленно. Прошло пять дней. Пять трудных дней, окруженных стеной непонимания. Ни отец, ни братья, ни дяди не хотели меня слушать.
Стучась во все двери в надежде найти человека, который меня пожалеет, я оказалась в доме Доулы, второй жены отца. Вместе с пятью детьми она жила в крошечной квартирке на первом этаже старой многоэтажки. Дом был расположен в глубине тупика, на другом конце нашей улицы. Одержимая страхом перед возвращением в Кхарджи, я поднялась по лестнице, зажимая нос, чтобы не чувствовать запах гниющих помоев, смешанный со зловонием экскрементов из общественных кабинок, предназначенных для обитателей дома. Одетая в красно-черное платье, Доула открыла дверь и встретила широкой улыбкой.
— Ya, Нуджуд! Не ожидала тебя увидеть. Проходи, чувствуй себя как дома! — сказала она.
Доула мне нравилась. У нее были смуглая кожа и длинные волосы, заплетенные в косу. Высокая и худая, Доула была красивее Omma. И никогда на меня не ругалась. Удивительно, откуда у нее было столько терпения! Нельзя сказать, что бедняжке хорошо жилось. Выданная замуж в двадцать лет — довольно поздно по здешним меркам — и практически заброшенная моим отцом, молодая женщина научилась рассчитывать только на себя. Ее старшая дочь, восьмилетняя Джахуа, была инвалидом от рождения и не могла ходить. Девочке требовался постоянный уход. Ее нервные срывы порой продолжались несколько часов. Ужасная бедность гнала Доулу на улицу, где ей приходилось побираться, чтобы заработать восемь тысяч риалов[31] на оплату квартиры и хлеб для детей. Но, несмотря на это, она всегда отличалась невероятной щедростью и добротой.
Доула пригласила меня сесть на большую соломенную кровать, занимавшую половину комнаты, рядом с маленькой печкой, на которой уже вовсю бурлила вода. Очень часто чай заменял детям Доулы молоко в бутылочках. Развешенные по стенам пластиковые сумки, которые она использовала, чтобы хранить еду, были полупустыми.
— Нуджуд, девочка моя, у тебя очень обеспокоенный вид, — нахмурилась Доула.
Я знала, что она была одним из немногих членов семьи, выступивших против моего брака, но никто не захотел ее слушать. Хотя жизнь обошлась с Доулой очень сурово, в ее сердце всегда находилась жалость к тем, кому пришлось еще хуже. Я чувствовала, что могу ей довериться и рассказать всю правду.
— Мне о многом надо с тобой поговорить… — пробормотала я.
И открыла ей то, что лежало у меня на сердце…
Чем дольше Доула слушала мою историю, тем глубже становилась складка у нее между бровей. Тетя выглядела очень огорченной. Она молча встала и подошла к печке, задумавшись. Доула налила горячего чаю в единственную кружку, которую Джахуа еще не успела разбить, и протянула ее мне. Наконец тетя собралась с духом.
— Нуджуд, — прошептала она, — если никто не желает тебя слушать, остается только пойти в суд!
— Куда?
— В суд!
В суд? В суд… Ну конечно, в суд! В моей голове тут же закружилось множество картинок. Строгие судьи в тюрбанах, вечно занятые адвокаты, мужчины в белых туниках и закутанные в покрывала женщины, которые рассказывают о проблемах в семье, кражах или наследстве. Как я раньше не подумала про суд? Я же видела его по телевизору. В каком-то сериале — мы с Хайфой тогда как раз сидели у соседей. Актеры еще говорили по-арабски не так, как в Йемене. Со странным акцентом… Вспомнила!
В сериале речь шла о Кувейте. Показывали большую комнату с белыми стенами и длинными рядами деревянных скамеек, заполненными людьми. А еще в одной сцене был фургон с решетками, на котором привезли преступников.
— В суд… — продолжает Доула. — Насколько я знаю, это единственное место, где могут помочь. Попроси отвести тебя к судье. В конце концов, он же представитель правительства! И обладает большой властью. Фактически он нам всем как крестный отец, и его долг — помогать попавшим в беду.
Доуле удалось меня убедить. С этой секунды будущее немного прояснилось. Если родители не хотят мне помогать, буду выкручиваться самостоятельно. Решено. Пойду до конца. Я была готова даже сбежать в горы, лишь бы оказаться подальше от страшной комнаты с циновкой, где живет это чудовище. Я крепко обняла Доулу и горячо ее поблагодарила.
— Нуджуд?
— Да?
— Возьми. Тебе может пригодиться.
Доула вложила мне в руку двести риалов[32]. Все, что она смогла собрать сегодня утром, когда ходила просить милостыню на соседний перекресток.
— Спасибо тебе огромное!
На следующий день я проснулась в более приподнятом настроении, чем обычно. Меня саму удивил бурлящий внутри энтузиазм. Как обычно, я умылась, прочитала молитву, растопила маленькую печь, чтобы вскипятить воду для чая. И все это время с нетерпением ждала, когда же проснется мама, теребя руками края одежды. «Нуджуд, — настойчиво твердил внутренний голос, — старайся вести себя как обычно, а не то родители что-то заподозрят».
