По ряду личных причин я принял решение уйти в отставку. Время было настолько сложным и противоречивым, что хотелось сменить обстановку, потому что я в последние два-три года постоянно находился в стрессовой ситуации. К тому же в Москве продолжались поиски пособников гэкачепистов, а в Киеве — «врагов демократии и зарождающейся украинской самостийности». Я не знал, какие официальные отзывы или досужие домыслы могли сопровождать меня вдогонку из Киева в тогдашней обстановке, когда по уголовным делам продолжались прокурорские расследования, «как вел себя и чем занимался 19–21 августа». Я был готов за свои принимаемые действия в августовские дни отвечать с чистой совестью, но все-таки какие-то внутренние, скорее интуитивные, опасения сохранялись. Вдруг кто-нибудь из моих щирых украинских друзей поступит, как в известном анекдоте, когда большей радости в жизни не бывает, если у соседа «корова сдохла или хата сгорела». Словно в воду глядел. Действительно, даже среди депутатского корпуса в мой адрес начинали раздаваться голоса, что я вывез в Россию из незалежной Украины важные государственные секреты. Видимо, это национальная особенность, когда в отношениях проявляется скандальность, подозрительность, зависть, придуманная разоблачительность. Очень часто в политической жизни, наверное в патологической наследственности, бытует, что когда уходит (или его уходят) руководитель, то за ним следом появляются сплетни, слухи, мелочные разборки, вытекающие из непорядочности мелких людей.
В КГБ СССР к руководству пришли новые люди, которых я раньше не знал. Из членов прежней Коллегии Комитета или заместителей Крючкова на службе в органах безопасности никого не осталось. Признаюсь, что в те дни мое психологическое состояние приближалось к подавленному и депрессивному. Я возвращался в Москву и не узнавал столицу — так кардинально изменилась столичная жизнь. Спасало постоянное общение и дружеская поддержка двух моих коллег — Александра Бабушкина и Геннадия Мартынова (помощника Чебрикова по пограничным вопросам). А в остальном у меня ни московской прописки, ни работы, ни квартиры или дачи не было.
Тогда я впервые почувствовал себя в известной степени в одиночестве, ощутил, что за время моего почти пятилетнего пребывания на Украине много воды утекло. Даже внешне изменились ранее существовавшие в КГБ порядки: в здании, где располагались режимные этажи с кабинетами руководства и куда без специального пропуска не могли пройти оперативные сотрудники, бродили иностранные журналисты, какие-то бородатые и непричесанные личности без галстуков и в джинсах. Сотрудники КГБ даже в глубинке не разрешали себе подобных вольностей во внешнем облике.
В Москве я встретился с Бакатиным. С ним предстояло решить вопросы моего увольнения или продолжения дальнейшей службы в органах госбезопасности. Он демонстрировал себя как политик государственного ранга, стремился быть на виду, делал многочисленные и зачастую противоречивые заявления средствам массовой информации, что не свойственно руководителям спецслужб. Бакатин проводил встречи с иностранными послами, зарубежными делегациями, принимал в своем кабинете скандальных диссидентов, ранее выдворенных за антисоветскую деятельность из страны, а также уволенных за дискредитацию органов госбезопасности сотрудников. Стены председательского кабинета украсил собственными картинами. Я не знаток живописи, но мне нравились его пейзажи. Он неплохо рисовал, и в этом деле, мне кажется, его ожидали несомненные успехи, но не на поприще руководителя госбезопасности.
Бакатин посоветовал мне с учетом опыта и возраста не спешить с увольнением, продолжить службу, а за время отпуска, в котором я не был последние два года, обещал подобрать мне должность.
Я остался на несколько дней в Москве. У моего сына ожидался семейный праздник по поводу дня рождения годовалого внука Паши. Совсем недавно, в дни объявления ГКЧП, они были у меня в гостях в Киеве, но видеться практически не пришлось. Когда я пишу эти строки, у меня снова настоящий праздник: Павел, поступивший в МГУ на факультет высшей математики и кибернетики, закончил отличником первый курс. На подобные факультеты, как известно, без знаний, по знакомству или протекции в студенты не зачисляют. Своими склонностями он пошел в отца, который заканчивал факультет теоретической и экспериментальной физики Московского инженерно-физического института. Стал студентом и его младший брат Илья: поступил в МИФИ на факультет автоматики и электроники.
Я вернулся в Киев, и буквально в день моего приезда позвонил Бакатин с предложением возглавить секретариат КГБ СССР, начальник которого просил перевести его с этой специфической управленческой должности на оперативную работу.
Должность руководителя секретариата КГБ СССР (Управление делами) не является чисто канцелярской, бумажной работой, как иногда это себе представляют. Секретариат — своего рода штабное подразделение КГБ, где сходятся все потоки управленческой, организационной и информационной работы, ведется нормативно-правовая деятельность, подготовка решений Коллегии, осуществляется контроль за исполнением поручений руководства, рассмотрение писем и заявлений, и это не полный перечень задач. Аппараты помощников, консультантов, референтов, подчиненных председателю КГБ СССР и его заместителям, входили в состав секретариата. Во времена Андропова многие годы это подразделение возглавлял Крючков. Сын знаменитого ленинградского руководителя Алексея Кузнецова, расстрелянного в октябре 1950 года, воспитанный в семье А. Микояна, помощник секретаря ЦК А. Яковлева, отказался от такого предложения. Я же согласился, подчеркнув, что после предоставленного отпуска буду готов выполнять знакомые мне обязанности. «В Москве необходимо приступить к работе через три дня», — в этом был весь Бакатин, категоричный, уверенный и решительный в принимаемых решениях и своих приказах.
К хорошо известной мне работе я приступил 28 ноября 1991 года. Мои друзья недоумевали, почему я согласился на существенное понижение в должностной служебной иерархии. В секретариате меня встретили как своего, родного, и у я испытывал такое чувство, что вернулся в знакомый дружный коллектив, который вроде бы и не покидал.
Советскому Союзу оставалось существовать около месяца. Комиссия по уничтожению КГБ СССР завершала свою работу. Следует еще раз заметить, что ни одна государственная структура в стране после ГКЧП не подвергалась такому разгрому. Бакатин пришел в КГБ даже с такой идеей: будущие российские спецслужбы не обязательно должны строиться по военизированному принципу, он сам отказался от повышения в воинском звании. Бакатин утверждал, что милитаризация спецслужб неизбежно ведет к жесткой иерархии, погоне за звездами, насаждению духа казармы. Во многих странах мира спецслужбы строятся на гражданской служебной основе. А когда в руководстве спецслужбы и даже во главе департаментов стоят генералы армии — это уже явный перебор.
