Встреча с Альбертом Лейтоном Роусоном была очень кстати. В какой-то мере он заменил исчезнувшего Александра Голицына: его тоже интересовала восточная мистика и тайна исчезнувшей Атлантиды.
Сильное влечение к духовной деятельности до такой степени захватило ее, что Блаватская объявила графине Киселевой и Роусону о своем предназначении — разомкнуть до космических далей узкие рамки, в которых существует человечество. Она собиралась своей славой превзойти строителя Великой пирамиды Хеопса.
Естественно, ее друзья сочли эти заявления более чем самонадеянными — безосновательными и хвастливыми. Блаватская была уверена в себе и знала главное направление своей деятельности — попытаться соединить иллюзию и реальность. Это и был прорыв в запредельное и необъяснимое.
Однажды в душную каирскую ночь ей приснился кошмар, будто дьявол ввел в заблуждение ее чувство неосознанной силы. Он превратил ее в смерч, и она вздымала морские волны, топила суда, крушила людские жилища, сносила горы и подрезала под корень вековые сосны, и они ложились на землю, как ровно скошенная трава. Стон и рев стоял в мире.
Дьявол убеждал ее в том, что ничтожней человеческих тварей нет ничего на свете. Он безраздельно овладел ее доверчивой душой. Она проснулась в холодном поту. Египет вдруг напугал ее спонтанно возникающими миражами.
Блаватская уехала в Париж.
В Париже Блаватская встретилась с еще одной высокопоставленной дамой из России — своей крестной матерью — княгиней Багратион-Мухранской, которая принадлежала к древнейшей царской династии Багратидов.
Там же, в Париже, она обратила на себя внимание месмеристов, последователей знаменитого чудотворца Месмера, с которого начинается история животного магнетизма и гипноза и который умер в Германии в 1815 году в возрасте восьмидесяти лет. Его жизнь знала великие триумфы, однако он закончил се в почти полном забвении. Обычная судьба тех, кто уповает на счастливую звезду и полагается на три ненадежных подспорья — на время всеобщего умопомешательства, на благоприятный случай и на собственную дерзость.
В Европе и до Месмера встречались люди с резкими демоническими чертами лица и блестящими искристыми глазами, которые силой внушения прилежно творили чудеса. При помощи магических заклинаний и лунного света они исцеляли больных и возбуждали в обществе ажиотаж. Так, граф Калиостро околдовал чуть ли не всю Европу, а швед Сведенборг погрузил ее в мистический транс.
Через несколько лет Елена Петровна скажет, что медиумство — это несчастье, болезнь. Безопаснее человеку со слабой волей, предупреждала она, попасть в общество воров, пьяниц и мошенников, чем сделаться центром или постоялым двором для кикимор, которых называют громким именем духов и поэтизируют.
Жизнь под опекой «махатмы» Мории
Отец Елены Петровны, Петр Алексеевич Ган, не забывал блудную дочь. Он по мере сил и возможностей оказывал ей из России постоянное вспомоществование. А как же иначе? В душе он гордился Елениной независимостью и ее бурным темпераментом.
Блаватская не церемонилась с родственниками. К большинству из них она не испытывала сентиментальных чувств. Если и скучала по дому в Тифлисе, то иногда, по вечерам, когда находилась одна. Оставшись без графини Киселевой, которая вернулась в Россию, и без Агарди Митровича, который получил ангажемент на весенне-летний сезон и пел в театрах Европы, она затосковала и даже перестала ерничать и надо всем насмехаться.
Блаватская тяготилась размеренным, строго регламентированным бытом свиты княгини Багратион-Мухранской. Вокруг богатой княгини суетилось много посторонних людей. Она играла роль младшей фрейлины при большом, но достаточно амбициозном и шумном дворе.
Весной 1851 года княгиня, а с ней и Блаватская из Парижа переехали в Лондон и остановились в отеле «Миварт» (в настоящее время отель «Клеридж») напротив Гайд-парка. Там, окруженная скучными людьми, Елена Петрована не знала, чем себя занять, и по целым дням не раскрывала рта. Она довольствовалась общением с княгиней, которая была набожна, держала ее взаперти и заставляла читать вслух Библию и Четьи-Минеи. Этих книг Блаватская не понимала или не хотела понять — какая разница.
В «елисейских полях» Блаватской не удалось занять достойного места. В 1850–1851 годы ее талант медиума оказался невостребованным. Месмеристы во Франции влачили жалкое существование. В моде был научно-технический прогресс, а не мистические откровения. Материализм на время превозмог идеализм. Европейцев Восток интересовал не как родина духовных озарений, а как источник дарового сырья и дешевой рабочей силы. Старым богам устраивались пышные аутодафе. В роли инквизиторов выступали ученые мужи и политиканы разных мастей.
Выдающиеся умы продавали, как Исав, право первородства за чечевичную похлебку — устроенный быт и газетную трескотню в их адрес.
Идею возрождения человечества любовью подменила другая идея — всемогущество науки. В силу пара верили больше, чем в силу проповеди. Апофеозом науки и техники стала открывшаяся в Лондоне Всемирная промышленная выставка, или, как ее называли, «Великая выставка».
В Гайд-парке был воздвигнут ослепительный Хрустальный дворец, сооруженный из стекла и стали по проекту Дж. Пэкстона, — подлинная жемчужина. К нему стекались толпы народа. Он, казалось, воплощал полноту и гармонию жизни, неукротимую жажду человечества к прекрасному. Возникла неизвестная доселе железно-стеклянная архитектура. По словам В. В. Стасова, это был «первый шаг, смелый до дерзости, невероятный до безумия, с которого начинается новая архитектура Европы».
Для современников Хрустальный дворец стал явленным чудом. Недаром Н. Г Чернышевский увидел в нем прообраз завтрашнего дня и в романе «Что делать?» в фантастическом «Четвертом сне Веры Павловны» поселил в огромных сооружениях из метала и стекла людей будущего.
Вниманию посетителей выставки были предоставлены тринадцать тысяч экспонатов, от новейших жаток фирмы Мак-Кормика до монстроподобного алмаза «Кохинур». Лондон с мая 1851 года (время нахождения выставки в Лондоне, затем она поехала по другим городам Европы) напоминал вавилонское столпотворение. Люди приезжали со всего света, за пять месяцев выставку посетило 6 009 948 человек, успех по тем временам небывалый.
«Великая выставка» была самым захватывающим аттракционом XIX века. Ее грандиозный размах подавлял, не только восхищал и удивлял.
Казалось, что Европа общими усилиями заложила этой выставкой фундамент здания, в котором найдется место для мирной, созидательной жизни всем европейским народам. Какое это было горестное заблуждение!
