— Ты что? Ирина Чериченко. Играла Искру Полякову в фильме Юрия Кары «Завтра была война».
— Я, честно, не очень хорошо помню фильм, а что — там про войну было что-то?
— Ну, как же?! Фильм назывался как? «Завтра была война», так?
— Но фильм же не про войну. Про предательство, там любовь, чистки 30-х, предвоенное поколение. Или я забыл что-то…
— Да нет же. Ну, название. Ассоциация. Фильм называется «Завтра была война» — и у нас… ррЭпортаж называется «Завтра была война». Там школьники — и у нас про школьников будет. Чериченко сейчас тоже в сериале про школьников снимается — «Ранетки» — очень мне нравится. Когда успеваю — смотрю. Ассоциация, связь. Понимаешь?.. Кроме того, у руководства планы, связанные с нею. Возможно, возможно… А это очень важно!..
На следующий день на «летучке», когда подошла моя очередь, рассказал ещё об одной истории.
— Вот бывший военнопленный Николай Лилеев из Питера. Попал в плен в самом начале войны. Работал на ферме у эстонской семьи Рооз, ел с ними за одним столом. Потом работал в Германии у немцев-крестьян Лауксов. После войны репатриирован в Союз. Отсидел 10 лет. После — нашёл ту эстонскую семью, а в 90-е разыскал ту семью немцев. Переписываются. Часто туда к ним ездит.
Есть ещё одна тяжёлая история. Про немца Хельмута Хейслера и советского солдата Николая Кузьменко. Оба были в плену. Хотя на фронте немец, рядовой связист, не сделал ни одного выстрела, после войны его дома встретили как героя — тех, кто прошёл плен, у них уважали. Сделал карьеру чиновника, защитил докторскую по философии. В Лейпциге большой дом, пенсия. А Кузьменко, несмотря на то, что в плен попал с тяжёлым ранением, прошёл через фильтрацию в НКВД. Всю жизнь был изгоем, работал грузчиком. Потом мизерная пенсия, развалившийся домик под Полтавой, нищета, залатанные калоши. Так вот этот немец Хельмут Хейслер случайно узнал про Кузьменко и два последних года отправлял ему часть своей пенсии. Стали друг с другом переписываться, всё хотели встретиться. Но вот совсем недавно оба умерли. Тоже друг за другом…
Тут некоторые из ребят стали хохотать. Нет, это был гогот.
— Не понял? — разозлился я. — Что тут смешного?
— Ну, ты рыл эту историю, — понеслось со всех сторон. — А они, оказывается, умерли. Смешно получилось…
— Да, это очень весело. Всё понятно с вами. А об этих людях — есть эксклюзивная съёмка: их «синхроны», «картинка». Одни из коллег снимал и того, и другого — пытался организовать им встречу, переводил их письма. Просит за неё немного — 500 баксов. Это покроет его расходы на работу.
— Макаров не даст этих денег, — выпалила Аида. — Надо будет поговорить с Никоновой.
Андрей Макаров был тогда официальным главой ООО «Зелёная Студия», которая якобы производила программу «В мире людей», зицпредседатель — подписывал документы после визы Натальи Никоновой и других реальных руководителей.
— Посмотрим, — отмахнулся я. — Деньги — это не важно! Главное — история: трагедия двух бывших военнопленных, один жил в нищете, другой — в достатке, уважаемым членом общества. Мы и этого коллегу, Игорь Родионов его зовут, можем снять — расскажет, как помогал им общаться. Прямо на могиле Николая Кузьменко под Полтавой запишем «синхрон».
«Летучка» подходила к концу, ребята стали расходиться. И тут Аида меня задержала — у неё открылось второе дыхание.
— Что-то меня эта история не трогает. Слишком она простая.
Но, наткнувшись на мой удивлённый взгляд, продемонстрировала высший пилотаж креативного мышления «а-ля Первый канал». Придумывала на ходу:
— Плен, концлагерь, узники — это хорошо. Но нужна драма! Серьёзные переживания! Надо найти бывшего заключённого конкретного концлагеря — лучше женщину, такую старушку божий одуванчик. Потом поискать каких-нибудь бывших надзирателей из этого лагеря. Есть ведь среди них ещё живые?! Какого-нибудь такого немца, поджарого старичка. Возможно, с той узницей у них были хорошие отношения. А, возможно — возможно! — с этим бывшим фашистом у неё была любовь в концлагере. И надо, чтобы они встретились, поговорили, расплакались, поцеловались в кадре…
Теперь пришла моя очередь. Как же я смеялся! Ну, не мог остановиться. Такого я никогда не слышал, и, наверняка, не услышу. А она сидела с серьёзным видом и обстреливала меня яростными взглядами.
— Что такое? Что такое? Что такое? — застрочила она, а затем приняла угрожающую боевую позу.
— Хорошо, хорошо. Я поищу, Аида, — с трудом произнёс я. — А если найду такую узницу, а она скажет, что никаких положительных чувств к фашистам-надзирателям у неё не было?
Она не заметила сарказма.
— Это не важно! Женщина-узница и мужчина-надзиратель — немец. А мы их уговорим подыграть.
— А если не согласятся, а?
— Но это же… ррЭпортаж! Это же не в студии! Можно закадровым голосом об этом сказать. А их «на камеру» попросим походить, взявшись за руки…
— Аида, — с нежной улыбкой затаившегося Чикатило тихо позвал я.
— … они будут ходить, держаться за руки, оператор снимает красивый план сзади, они что-то говорят друг другу, он смотрит ей в глаза, она опускает голову, тут — крупные планы, потом можно какую-то аллею… да, точно аллея — они идут по ней, между деревьями, медленно удаляются, сентиментальная музыка…
— Ааиида, — затаившийся Чикатило призывно зашевелил бровями.
— Что? Почему? — вздрогнула она.
— Дорогая Аида, я понимаю — у тебя воображение есть, но простая жизнь всегда интереснее, чем сериал для женщин и программа «Пусть говорят».
Так в первый раз я обидел женщину с Первого канала.
Конечно же, я не видел Великую Отечественную войну. Меня ведь тогда не было. Меня, вообще, могло не быть из-за неё.
Мне про неё постоянно напоминают. Я сам постоянно думаю про неё. Многие полагают, что она для них не существует. Но и для них она не закончилась.
Для кого-то та война — повод для гордости. «Великая победа». А для меня — трагедия моей семьи. В первую очередь — трагедия моего деда с отцовской стороны. Отца папы. Призванного в Красную Армию через два дня после её начала — 24 июня 1941 года. Ровно через год — 24 июня 42-го — под Ростовом-на-Дону попал в плен. Окружение, тяжелое ранение — всю жизнь потом с парализованной рукой. Мой дедушка… Прошёл концлагеря: в Украине — под Кременчугом, в Германии, Австрии. Выжил. Освободили в предпоследний день войны английские войска. Предлагали эмигрировать… Потом репатриация в Советский Союз. И снова лагеря — теперь уже Родины — фильтрационные, потом спецпоселения — те же концлагеря. За что?! Уголовного дела ведь не было! А так надо было. И он всё равно выжил. Дошёл до родных.
