Возник, сложился – независимо от того, нравится это кому-то или нет – совершенно особый жанр, жанр беллетризованной биографии. Он обладает широким спектром возможностей, что доказывают десятки, сотни книг, выходящих в серии «Жизнь замечательных людей», «Пламенные революционеры», «Жизнь в искусстве» и др., вторгается в «чистую» прозу под именем «политического романа», наконец, соединяется с другими видами словесного искусства, например, под названием «романа-эссе». Этот жанр вызывает повышенный и обостренный интерес у читателей. Это и понятно. Читателю сегодня не так уж важно, что думает писатель по тому или иному поводу. Ему гораздо важнее знать, как было на самом деле.
Задача у этого жанра и проста, и необыкновенно сложна: передать неповторимый облик знаменитого человека далекого или недавнего прошлого – полководца, государственного деятеля, писателя, ученого, артиста, композитора, живописца и т. д. Какими же средствами можно достичь этого?
И вовсе не в литературоведческих книгах воспроизводятся всякого рода житейские подробности, колоритные детали быта, как утверждает В. Баранов, а в книгах, написанных в жанре биографической прозы, о которой столько сейчас идет споров, стоит лишь вспомнить недавнюю дискуссию в «Литературной газете». Вот здесь действительно происходит «усиленная беллетризация повествования», и, скажем, хорошо, что происходит: читаешь как беллетристику, а получаешь научно выверенную мозаику фактов, свидетельств, подробностей, из которых, нигде не отходя от правды жизни, и воссоздается картина давно прошедшего.
Мои книги о Толстом, в том числе и «Судьба художника», не литературоведческие монографии, в соответствии с законами жанра биографической прозы в них нет научного аппарата, нет ссылок, сносок, есть лишь непременное указание автора, что он пользовался обширной литературой, архивными источниками, записным книжками, письмами и воспоминаниями близких Толстому людей... «Все это служило материалом данной книги, в которой автор попытался воссоздать на основе всех этих многочисленных свидетельств свое представление о реальном, живом Алексее Толстом». Так говорится в предисловии к книге «Судьба художника».
Действительно, как совершенно правильно говорится в «Правде» от 29 декабря 1986 года, «в восприятии явлений искусства неизбежно сказываются эстетические пристрастия человека, его вкус, его культурный кругозор, его понимание природы и задач художественного творчества. Поэтому неправомерно рассматривать оценку, даваемую на страницах печати тем или иным критиком, как истину в последней инстанции и тем более как выражение некоей «официальной» точки зрения». Прекрасные слова! В спорах рождается истина. Вот почему я и направляю свое письмо в редакцию в надежде опубликовать его. Главное – это равные возможности у всех, кто заинтересован в поисках истины, а не только демонстрация эстетических пристрастий В. Баранова, вкус которого вовсе не безгрешен, а культурный кругозор его довольно узок».
Письмо в «Правду», конечно, не было напечатано. Естественно, я звонил в редакцию, здесь все еще работал мой давний знакомый по старым моим публикациям в газете, уверявший сначала, что опубликуют, но потом он с таким же жаром стал доказывать, что ничего страшного в заметках В. Баранова нет, что «Правда» выйдет из положения по-своему: даст добрую рецензию на все мои книги и тем самым как бы закроет «тему». Но ничего подобного не произошло. Тогда я позвонил редактору отдела, тоже известному писателю, тот тоже обещал, но дело с публикацией «Письма» так и заглохло.
Вот такие горькие воспоминания о нашей «демократии» в прессе, предавшей полностью забвению демократические традиции русских журналов и газет, когда действительно любой гражданин страны мог высказать свои убеждения, мог ответить на любые клеветнические выпады, затрагивающие честь и достоинство.
6. Внутренняя рецензия для Военного издательства
(Юрий Карасев. Всегда в бою.
Литературный портрет Николая Грибачева)
«Сложные, как говорится, чувства испытывал я при чтении этой рукописи. С одной стороны, я тоже хорошо знаю Николая Грибачева, редактировал его книгу «Любовь моя шальная», вышедшую в издательстве «Советский писатель», не раз сталкивался с ним в споре, сиживал с ним за одним столом, перебирая и вспоминая о многом, что уже осталось в прошлом. Но вот читаю рукопись и не могу согласиться с Ю. Карасевым, с его общей характеристикой творческого облика Николая Грибачева, характеристикой панегирического толка.
Мне кажется, что было бы гораздо уместнее сейчас, после выхода нескольких монографий о Николае Грибачеве, дать более трезвую оценку творчества замечательного писателя и общественного деятеля. Это было бы куда полезнее, чем славословия, которыми автор просто затопил свою рукопись.
Ю. Карасев восхищается словами С. Михалкова, сказанными на V съезде писателей СССР, эти слова – ключ к пониманию гражданской позиции критика: «Когда у писателя личное сливается с его общественной деятельностью, когда писатель, сознавая свою ответственность, свою роль в обществе, умеет в любой обстановке твердо отстаивать партийные позиции, не уклоняться от решения острых политических вопросов, последовательно и убежденно проводит в жизнь политику нашей партии, – только тогда он становится солдатом, который выполняет поставленную перед ним боевую задачу. Таких писателей мы называем бойцами, и их немало в наших рядах».
Эти слова целиком и полностью можно отнести к Николаю Грибачеву. Так завершает цитату из речи С. Михалкова Ю. Карасев, соглашаясь с ним и полностью поддерживая.
Давайте подумаем, хорошо ли писателю быть солдатом и выполнять «поставленную перед ним боевую задачу»? Давайте вспомним некоторые «боевые задачи». Не будем далеко заглядывать в прошлое, вспомним только времена Н.С. Хрущева и его боевые задачи, которые были поставлены от имени партии, от ЦК КПСС и солдатами партии воспринимались как обязательные для исполнения. Многие так и поступали, не рассуждая, как солдаты, сажали кукурузу, допустим, на севере. Уничтожали личное хозяйство, забрасывали приусадебные участки, потому что не хотели слыть любителями частной собственности и тоже мечтали через двадцать дет построить коммунизм и пожить при полном довольстве.
И если писатель – солдат, то он, конечно, приветствовал любое решение партии, выполнял его и призывал своим словом выполнять и других. И этим солдатам верили, потому что они обладали нравственным влиянием на людей и вообще на общество.
Вспомним этих солдат-писателей, которые во времена Л.И. Брежнева курили ему фимиам, восторгались каждым его решением, каждым его выступлением, каждой его книгой, написанной другими. А что осталось сейчас от этих выступлений солдат-писателей? На глазах этих видных писателей, которые бывали на самых высоких этажах Власти, творилось невероятное разложение общества, перерождение партийных и хозяйственных кадров, процветало попустительство, беззаконие, творилась чудовищная и чуть ли не повсеместная несправедливость, а они, как солдаты, подчинялись растленным командирам от литературы и искусства...
