письму к Р.Н. Ломоносовой от 13 февраля.
Чуковский Корней Иванович (наст, имя и фам. Николай Васильевич Корнейчуков; 1882–1969) — писатель, литературовед, переводчик. 7 июля 1925 г. («пять лет тому назад») он писал Р.Н. Ломоносовой:
«Есть в Москве поэт Пастернак. По-моему — лучший из современных поэтов. К нашему общему стыду — он нуждается. Все мы обязаны помочь Пастернаку, ибо русская литература держится и всегда держалась только Пастернаками. Он пишет мне горькие письма. Ему нужна работа. Он отличный переводчик. Не пришлете ли Вы ему какую-нибудь книгу для перевода — стихи или прозу, он зн<ает> немецкий и англ<ийский>» (Минувшее. 1989. № 8. С. 208).
Под названием «Epistola: in carcere et vinculis» вышли в немецком переводе Макса Мейерфельда (Berlin: S. Fischer, 1925) посмертно опубликованные произведения английского писателя Оскара Уайльда (1854–1900) «De Profundis» («Глубины») (1905) и «The suppressed portion of «De Profundis» («Запрещенная часть “Глубин”» (1913). Уже существовал перевод «De Profundis» в издании «Сочинения Оскара Уайльда» (М.: Гриф, 1905).
Kelsey. — Келси Мэри (1877–1948) — квакер, американская общественная деятельница, председатель Общества культурного сближения с Советской Россией (Филадельфия).
В статье «The present state of Russian letters» Д.П. Святополк-Мирский дал очень высокую оценку творчеству Пастернака и Цветаевой (The London Mercury. 1927. № 93. С. 275–286); Mirsky D.S. Uncollected writings on Russian literature. Berkeley, 1989. C. 246–257).
Цветаева так и не встретилась с Р.Н. Ломоносовой. В письме к Пастернаку от 18 марта 1930 г. Р.Н. Ломоносова пишет: «Недавно получила длинное письмо от М.И. Ц<ветаевой>. Какой она интересный и хороший человек. А встречи боюсь <…>. Вдруг окажутся две М<арины> И<вановны> <…> И за себя боюсь наибольше, скучная, некрасивая». Пастернак и Святополк-Мирский встречались после возвращения последнего в СССР в 1932 г. Пастернак остановился у Р.Н. и Ю.В. Ломоносовых в Лондоне в 1935 г. по пути из Парижа в Ленинград после Международного конгресса писателей в защиту культуры (Минувшее. С. 226).
См. коммент. к письму к С.Н. Андрониковой-Гальперн от 18 сентября 1929 г.
Удостоверение личности (фр.).
В 1929 г. группой русских литераторов (инициатор — В. Фохт; см. о нем коммент. 2 к письму Н.П. Гронскому от 20 октября 1930 г.) и их французскими коллегами была организована Франко-русская студия, в рамках которой проводились публичные собрания (собеседования), посвященные русской и французской литературе и их взаимосвязям. Каждое собрание открывалось двумя содокладами, с русской и французской стороны, затем присутствующим предоставлялось слово для обсуждения. Стенограммы собраний публиковались в журнале «Двухнедельные тетради» (Cahiers de la quinzaine). На первом собрании (30 апреля 1929 г.) были представлены писатели, согласившиеся участвовать в собеседованиях. О русских писателях, в том числе Цветаевой, рассказал В. Фохт. В течение 1929–1930 гг. Франко-русской студией было проведено более 10 встреч («Достоевский в представлении наших современников», «Творчество и влияние Андре Жида», «Лев Толстой», «Роман после 1918 года», «О взаимном влиянии французской и русской литератур» и др.).
Собрание, посвященное Марселю Прусту, состоялось 25 февраля 1930 г (зал «Musée Social», 5, rue Las-Cases, 7-е). Со вступительным словом о М. Прусте и его творчестве с «французской» точки зрения выступил Роберт Оннерт. «Русскую» точку зрения представлял религиозный философ Борис Петрович Вышеславцев (1877–1954). Докладчик отметил «близость Пруста к русской эстетически настроенной интеллигенции довоенного времени», но вместе с тем, сравнивая его с Толстым и Достоевским, определил Пруста как писателя некоей «средней сферы», не испытавшего удара революции, никогда не доходящего в своем анализе до глубины «я», до «сокровенного сердца человека», не стоящего перед пределами небытия или вечности, но остающегося в своем анализе на психологической поверхности и устремленного только к прошлому, а не к будущему — писателя, регистрирующего жизнь, благодаря своей исключительной и чисто эмоциональной памяти, как документальный и импрессионистический фильм» «Пруст остается нечувствительным к объективной трагедии человечества», — как бы подвел итог своему выступлению Б.П. Вышеславцев (Россия и Славянство. Париж. 1930. 22 марта. С. 6.)
В прениях по докладу Цветаева выступила с резкими возражениями:
«Я бы хотела ответить моему соотечественнику Господину Вышеславцеву.
Когда он говорит о том, что он называет “маленький мирок” Пруста, Г<осподин> Вышеславцев забывает, что не бывает “маленьких мирков”, бывают только маленькие глазки.
Что касается отсутствия больших проблем — искусство заключается не в том, чтобы ставить их, а в том, чтобы уметь давать на них большие ответы. Весь Пруст и есть ответ — откровение.
По поводу цитаты “дар видеть поверхность вещей”, я бы сказала: “скорбь вещей”.
Сравнивая Пруста с поколением довоенных русских, Г<осподин> Вышеславцев забывает о том, что пить чай, спать днем, а ночью гулять — все это с искусством не имеет ничего общего. Иначе все мы были бы Прустами.
Большое достижение Пруста заключается в том, что он обрел жизнь свою в писании, тогда как поколение довоенных русских растратило ее в разговорах.
Кроме того, меня лично удручает банальность примеров, приведенных Господином Вышеславцевым. Каждый из нас, хоть раз в жизни, наслаждался запахом хороших духов или красотой осеннего вечера. По отношению к Прусту он мог бы и даже должен был выбрать что-нибудь получше» (Cahiers de la quinzaine, XX-ème série. T. 5. Paris, 1930, 25 février. C. 50–51. Пер. с фр. В. Лосской.)
В обмене мнениями приняли участие Бенжамен Кремье, Ренэ Лалу, Марсель Пеги, Н.Д. Городецкая, Жан Максанс, Ю.Л. Сазонова.
Имеется в виду Б.К. Зайцев (в числе приглашенных на собрание был также его однофамилец — Зайцев Константин Иосифович (в монашестве — архимандрит Константин; 1887–1975), литературный критик, богослов.
Датируется по содержанию.
Дю Босс (Du Bos) Шарль (1882–1939) — французский писатель, автор многочисленных критических статей и этюдов. Высоко ценил русскую литературу, написал эссе о Толстом и Чехове. «Дю Босс был очень оригинальный человек, не похожий на среднефранцузский тип. Он не был человеком нашего времени, он был человеком романтического века. У него был романтический культ дружбы… В нем была большая чистота и благородство, настоящий духовный аристократизм… Это был фанатик великой культуры и ее творцов», — писал о нем Н. Бердяев (Bulletin de Association Nicolas Berdiaev. Paris. 1975. № 4. C. 16, 18).
