Опасения Ленина относительно возможного раскола ЦК, изложенные им в знаменитом "Завещании" (которое принято называть "Письмом к съезду"), начали сбываться. В отсутствие первого вождя революции разгоралась подспудная и жестокая борьба за власть, за влияние в партии. Тройка лидеров, составивших основу сталинского "обруча", поставила своей целью изолировать и дискредитировать Троцкого, оттеснить его от главного пульта управления партией и страной. События форсировались, потому что нельзя было исключать вероятность того, что в случае своего выздоровления Ленин еще больше сблизится с Троцким, а это означало бы крах честолюбивых намерений как Сталина, так и Зиновьева с Каменевым. Не вызывает сомнений, что предложение Ленина, датированное 4 января 1923 года, о "перемещении Сталина" с поста генсека[3] в случае его (Ленина) выздоровления, было бы быстро реализовано.
Для нас, видимо, навсегда останется загадкой истинная причина того, почему Троцкий уклонился от предложенного Лениным союза для борьбы со Сталиным по "грузинскому делу". Но Сталина, Зиновьева и Каменева не могла не пугать реальная возможность объединения Ленина и Троцкого по таким важным вопросам, как национальный, монополия внешней торговли, борьба с бюрократизмом и другие. Они не могли допустить столь серьезного усиления позиций Троцкого.
Известно, что в ленинском "Завещании", продиктованном в несколько приемов — 23, 24, 25, 26 и 29 декабря 1922 года и 4 января 1923 года, особое внимание уделено взаимоотношениям Сталина и Троцкого. Но не остались без внимания и другие видные лидеры большевиков. Поэтому есть основания считать, что после того как о "Завещании" узнали в Политбюро, соперничество среди высшего руководства партии усилилось. Ленинский "секретный" документ подлил масла в огонь. Если бы Ленин вернулся к активной работе, Сталину было бы трудно рассчитывать на сохранение своего положения человека с "необъятной властью". Он был крайне заинтересован в свержении Троцкого, в котором большинство членов партии видели в то время "второго человека". Более того, о Троцком Ленин отозвался в "Завещании" несравненно выше и похвальнее, чем о других. Напомнив о "небольшевизме" Троцкого, который "мало может быть ставим" ему в вину лично, Ленин подчеркивал, что это, "пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК", обладающий "выдающимися способностями"[4].
Троцкий был заинтересован в оглашении ленинского письма, остальные — нет. Это, впрочем, подтверждает документ (с грифом "строго секретно"), показывающий отношение членов Политбюро ЦК и Президиума ЦКК к преданию гласности ленинского "Завещания". Позиции были таковы:
"1. Я думаю, что эту статью нужно опубликовать, если нет каких-либо формальных причин, препятствующих этому.
(Если) есть какая-либо разница в передаче (в условиях передачи) этой статьи и других (о кооперации, о Суханове).
Троцкий.
2. Печатать нельзя: это не сказанная речь на П/Бюро. Не больше. Личная характеристика — основа и содержание статьи.
Каменев.
3. Н.К. (Надежда Константиновна Крупская. — Д.В.) тоже держалась того мнения, что следует передать только в ЦК. О публикации я не спрашивал, ибо думал (и думаю), что это исключено. Можно этот вопрос задать. В условиях передачи разницы не было. Только эта запись (о Госплане) передана мне позже — несколько дней тому назад.
Зиновьев.
4. Полагаю, что нет необходимости печатать, тем более что санкции на печатание от Ильича не имеется.
Сталин.
5. За предложение тов. Зиновьева — только ознакомить членов ЦК. Не публиковать, ибо из широкой публики никто тут ничего не поймет.
Томский.
6. Эта заметка В.И. имела в виду не широкую публику, а ЦЕКА и потому так много места уделено характеристике лиц. Ничего подобного нет в статье о кооперации. Печатать не следует.
Сольц.
7. Тт. Бухарин, Рудзутак, Молотов и Куйбышев — за предложение тов. Зиновьева.
Словатинская"[5].
Сталинский "триумвират" предпочел пока скрыть ленинское "Завещание", ибо его обнародование заметно подняло бы шансы Троцкого и ослабило бы "тройку". И Сталин, и Зиновьев, и Каменев преследовали личные честолюбивые цели, особенно первые двое. Вместе с тем, они находили серьезную поддержку и у остальных членов Политбюро. Но открыто выступить против триумфатора революции и гражданской войны "обруч" не решался: имя Троцкого все еще называлось рядом с именем Ленина. Радек писал 14 октября 1922 года в "Правде", что "если т. Ленина можно назвать разумом революции, господствующим через трансмиссию воли, то т. Троцкого можно охарактеризовать как стальную волю, обузданную разумом. Как голос колокола, призывающего к работе, звучала речь Троцкого…" "Тройка" понимала, что для развенчания Предреввоенсовета его нужно сначала "отделить" от Ленина, а затем скомпрометировать в глазах партии, сильно преувеличив слабости и недостатки характера этого человека.
Позже, находясь уже в изгнании на Принцевых островах, Троцкий напишет об этом: "Главная трудность для заговорщиков состояла в открытом выступлении против меня перед лицом массы. Зиновьева и Каменева рабочие знали и охотно слушали. Но поведение их в 1917 году было слишком свежо в памяти у всех. Морального авторитета в партии они не имели. Сталина за пределами узкого круга старых большевиков почти совершенно не знали. Некоторые из моих друзей говорили: "Они никогда не посмеют выступить против вас открыто. В сознании народа ваше имя слишком неразрывно связано с именем Ленина. Ни Октябрьской революции, ни красной армии, ни гражданской войны вычеркнуть нельзя". Я с этим не был согласен. Личные авторитеты в политике, особенно революционной, играют большую роль, даже гигантскую, но все же не решающую. Более глубокие, т. е. массовые процессы определяют в последнем счете судьбу личных авторитетов. Клевета против вождей большевизма на подъеме революции только укрепила большевиков. Клевета против тех же лиц на спуске революции могла стать победоносным орудием термидорианской реакции"[6].
Троцкий, как мы уже знаем, не был невинным агнцем. Он в полной мере несет историческую ответственность за многие идеи и действия, которые сделали горькими плоды Октября, когда древо революции еще только поднималось. Но нельзя и не признать, что, оставаясь во многих случаях на глубоко ошибочных или сомнительных большевистских позициях до конца жизни, он был, пожалуй, одним из первых, кто почувствовал смертельную опасность для революции, для диктатуры пролетариата со стороны создававшегося бюрократического режима, партократии, "секретарского" всевластия. Однако Троцкий, по мнению Ленина, был человек, "чрезмерно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела"[7].
