Суббота, 21 мая
Больничная неделя закончилась, и солнце светит. Не нужно открывать глаза, чтобы это заметить, тепло ощущается прямо на веках. Я смотрю на часы в мобильнике. Половина первого! Цвета, льющиеся сквозь мое окно, манят на улицу и заставляют подняться с постели.
Люблю просыпаться от солнечных лучей или от мелкого дождика, капли которого пробуждают от сна. Никаких больше будильников. Время только мое. Ни списков, ни больничных приемов, ни встреч. Абсолютно ничего. Мир. Роскошь. Удовольствие и рак на удивление тесно связаны.
Я принимаю душ и намыливаюсь целиком. Никакой спешки. С любопытством изучаю дамочек на занавеске для душа. Она расписана купающимися мультяшными красотками, у всех разные буфера и задницы. Изучаю свои собственные груди. Маленькие и круглые, как и соски́. Я нахожу сходство с длинноволосой кудрявой барышней – она задрала руки вверх, прижав подбородок к груди. Я включаю холодную воду и стою под ней несколько минут – это хорошо для кровообращения.
Сделав макияж, я поднимаю руки высоко вверх и выдвигаю правое бедро к зеркалу. Я вижу девушку с занавески в душевой. Сегодня буду Дейзи – веселой, легкой и страшно улыбчивой.
Стоя у плиты, я жарю яичницу и смотрю, как она пузырится. Вижу, как яйцо потихоньку превращается в нечто яркое, бело-желтое. Я больше не делаю кучу дел одновременно. Доведя яичницу до совершенства, я набираю номер Роба. Он не отвечает. Должно быть, на съемках. Аннабель берет трубку, и мы договариваемся встретиться через час в кафе Finch, моем любимом заведении на Ноордермаркт.
У меня в запасе достаточно времени, чтобы написать письмо доктору Л. о режущих болях и покалываниях – я не могу отличить боль от расставания с опухолями от боли, опухолями вызванной, – и я задумываюсь о том, что бы такого сделать с моими алебастрово-белыми руками, ногами и щеками. Я должна защищаться от солнечных лучей, что не очень-то здорово, поскольку я белокожая от природы. Но лучше уж быть бледной, чем с ног до головы покрытой темными пятнами от химии.
В солярии, где я ищу средства, которые помогут мне стать смуглее, продавщица рассказывает о своем раке. У нее был рак груди, ее только что прооперировали, так что она знает, о чем говорит. Она ровно такая, какой можно представить себе женщину, работающую в солярии: чересчур светловолосая, слишком загорелая и с чрезвычайно розовой помадой. Хорошо, что я выбрала Дейзи, она здорово облегчает общение. Я целую мисс Фальшивый Загар в щечку и беру свою бутылку бронзанта.
Аннабель зовет меня универсальной подругой, поскольку мне комфортно со всеми. Днем я могу спорить о философии с сокурсниками, а за вечерними коктейлями обсуждать моду с Яном. Сейчас, когда у меня рак, мне вдруг стало позволено ненавидеть весь мир. Жаловаться на все, называть вещи своими именами, ставить всех на место. Рак в двадцать один год. Жизнь больше не друг мне, а враг. Пессимизм – моя вторая натура, и никто не сможет меня за это ругать. Но нет, я подружилась даже с раком. Он подарил мне друга по имени Юрриаан; зеленщика, придирчиво изучающего каждую свеклину, киви и фенхель на предмет порчи, прежде чем упаковать их для меня; цветочницу, подсовывающую в мою корзинку орхидею в подарок, когда я отворачиваюсь. Рак подарил мне самые важные в жизни эмоции, неважно, удовольствие это или боль, одиночество или счастье. Сейчас я люблю все даже еще сильнее: мятые рубашки, костюмы от Armani, студентов-ботаников, высокомерных городских модников, болтливых тусовщиков, философов и простофиль. И – вот же ж блин! – я просто не могу все это возненавидеть, как бы сильно ни пыталась. Аннабель права – я и в самом деле универсальная подруга.
– Доброе утро, это доктор ван дер Стал, не могли бы вы соединить меня с доктором Л.? Я разговариваю по телефону с регистраторшей, прячась за одной из многочисленных бетонных колонн, разбросанных по всему вестибюлю. Поскольку доктора более важны, чем пациенты, они не могут ждать на телефоне по полчаса. К счастью – и вопреки моим опасениям, – доктора Л. моя игра развлекает. Он единственный из всех в состоянии понять, что современным больницам угрожает пучина бюрократии.
– Доброе утро, доктор ван дер Стап. Не могли бы вы зайти ко мне по пути в радиологию? – отвечает доктор Л.
Когда я захожу в его кабинет, меня ждет сюрприз. – Это катетер. Он с помощью специальной трубки через подключичную вену подсоединяется к вашему сердцу.
– Ага. А теперь на голландском, пожалуйста.
– Это маленькое устройство, вшиваемое под кожу и облегчающее подачу внутривенных препаратов.
К несчастью, это устройство вшивается прямо над левой грудью. Чересчур для летнею декольте. Все еще раздумывая над тем, чем именно этот подарок доктора Л. угрожает моему гардеробу, я направляюсь в отделение радиологии.
– Извините, мэм, но я действительно ничем не могу помочь. Мне нужен ваш пропуск пациента.
Я повторяю свой больничный номер и терпеливо объясняю, что потеряла пропуск. Учитывая, сколько раз я доставала его из сумки, кошелька, заднего кармана джинсов, неудивительно, что я уже в третий раз стою в очереди на получение нового.
– Мисс, с этого понедельника мы работаем по новой схеме, при которой все пропуска сканируются. Без пропуска я ничего не могу для вас сделать… – Больница поглощена модернизацией, но это вовсе не означает, что она становится лучше.
Идя к креслу в приемной, я чувствую раздражение. Все это не имеет смысла. Мне дают кувшин воды, смешанной с радиоактивной жидкостью. Я должна все это проглотить. Один литр жидкости за один час. Я этого не понимаю, в прошлый раз перед сканированием мне просто поставили капельницу. Один дядька, из тех, кто обрел смысл жизни, работая волонтером в больнице, пытается рассказать мне, что жидкость лучше выпить, чем прокапать.
– Вы должны выпить все.
– Но зачем?
– Да, полный кувшин, – повторяет он.
Один из лаборантов в конце концов объясняет мне причину таких перемен:
– Сегодня мы проведем сканирование брюшной полости, и, чтобы увидеть все органы четко, мы должны использовать другой контраст.
Теперь все ясно.
Я сажусь. До сканирования целый час безделья. Можно только сидеть, ждать и потягивать радиоактивную жидкость.
– Можешь себе представить? Одна сиська над другой, – в кафе Finch я пытаюсь объяснить Аннабель, что штуковина, которую вошьют над моей левой грудью, вероятно, будет торчать заметнее, чем мой собственный первый размер. Мы обе хохочем.
