Суд продолжался, и во время заседания 30 ноября свидетелем обвинения выступил генерал Лахузен, один из немногих выживших руководителей абвера, органа военной разведки и контрразведки нацистской Германии, который был расформирован Гитлером после покушения на него 20 июля 1944 года[678]. Этот худой изнуренный австриец с ввалившимися щеками сразу же заявил, что был членом антинацистского подполья, организованного в абвере адмиралом Канарисом. Появление такого свидетеля не сулило ничего хорошего подсудимым. Лица Геринга и Кейтеля сразу побагровели. А Лахузен спокойно, со ссылками на документы стал рассказывать об участии Геринга, Кейтеля и Йодля в бомбардировке Варшавы, уничтожении польской интеллигенции, провокации в Глейвице. Потом Лахузен поведал о том, как Кейтель передал ему приказ расстрелять всех захваченных в плен английских диверсантов, как начальник штаба ОКВ дал указание «устранить» французского генерала Вейгана и какую изобретательность проявил, разрабатывая план поимки и убийства шестидесятилетнего генерала Жиро после его побега из лагеря военнопленных в Кенигштейне. Наконец, он сообщил, что Риббентроп приказал задействовать украинских националистов в операциях по уничтожению поляков и евреев…
Таким образом, всю первую половину дня генерал Лахузен невозмутимо излагал хронику обыкновенного варварства на самом высшем уровне власти. Американским солдатам пришлось несколько раз вмешаться, чтобы успокоить Риббентропа, Кальтенбруннера и Геринга, которые порывались вскочить и наброситься на свидетеля. Во время обеда Геринг все еще кипел от злости. «Изменник! – шипел бывший рейхсмаршал. – Это один из тех, о ком мы забыли двадцатого июля. Гитлер был прав: наша разведка оказалась гнездом изменников. Ничего нет удивительного в том, что мы проиграли войну. Наша собственная разведка продалась врагу». Когда капитан Гилберт заметил, что вопрос состоит только в том, правдивы показания Лахузена или нет, Геринг фыркнул: «Да кто поверит свидетельству предателя? […] Он саботировал наши действия во время войны. Теперь я понимаю, почему на него нельзя было рассчитывать, чтобы получить достоверные сведения!»
Геринг явно продолжал жить прошлым и не понимал морального аспекта вопроса. Во второй половине дня адвокаты защиты попытались дискредитировать свидетеля, но их вопросы провоцировали еще более опасные для обвиняемых ответы[679] этого непоколебимого офицера, который заявил: «Я призван говорить от имени всех, кого они убили. Я – единственный, кому удалось остаться в живых». Это произвело большое воздействие на трибунал: показания Лахузена пробили первую крупную брешь в разработанной Герингом стратегии защиты. Да и его сообщники прекрасно это поняли: генерал Йодль перестал садиться за «командный стол», где председательствовали Геринг и Кейтель. Фриче и Франк потихоньку отдалились от них, Шпеер и Шахт стали их сторониться…
Однако 10 декабря, когда обвинение подняло вопрос подготовки к нападению на Советский Союз, Геринг увидел возможность оправдать Третий рейх: в конечном счете СССР в свою очередь напал на Польшу в 1939 году, совершил несколько крупных военных преступлений, таких, например, как расстрел польских офицеров в Катынском лесу, а его отношения с западными державами к концу 1945 года начали серьезно осложняться. Когда представленные на заседании документы подтвердили участие в разработке плана «Барбаросса» обвиняемых Кейтеля, Йодля, Геринга и Розенберга, двое последних даже испытали гордость. А во время обеда Розенберг сказал Гилберту: «Подождите немного – через двадцать лет вам самим придется поступить так же!» Чуть позже ему вторил Геринг: «Разумеется, мы хотели опрокинуть русского колосса! Но теперь это сделать придется вам!»
Следующий день несколько сплотил группу обвиняемых: был продемонстрирован фильм нацистской пропаганды, рассказывающий о неудержимом взлете партии, содержащий некоторые речи Гитлера, Гесса, Геббельса и Розенберга, показывающий массовые собрания и солдат, ступающих парадным шагом. Все бывшие руководители нацистской Германии с явным удовольствием пережили свои часы славы. Во время обеда Риббентроп и Гесс выглядели так, словно их загипнотизировал вид фюрера, Дёниц расхваливал выправку своих моряков, а Геринг сказал Гилберту: «Посмотрев этот фильм, прокурор Джексон непременно пожелает вступить в национал-социалистскую партию!» После обеда в ходе заседания был продемонстрирован фильм, рассказывающий о первых победах Германии, об ее первых неудачах, о покушении 20 июля 1944 года и о суде над главными заговорщиками, представшими перед Народной судебной палатой.
Вечером того же дня Келли и Гилберт пришли к Герингу в камеру и обнаружили его в прекрасном настроении. «Я мог бы избавить обвинение от большой работы, – сказал он американским врачам. – Им не нужно показывать фильмы и зачитывать документы ради того, чтобы доказать, что мы перевооружились для того, чтобы начать войну. Конечно же мы перевооружились! Я дал Германии столько вооружения, что она им вся ощетинилась! И жалею только об одном – что мы не произвели еще больше оружия! Конечно же я считал ваши договоры просто туалетной бумагой – надеюсь, это останется между нами. Конечно же я желал величия Германии. Мои планы в отношении Англии были намного более амбициозными, чем англичане это подозревали. Подождите, когда мне дадут слово, я обо всем этом расскажу. Хотелось бы мне посмотреть, какие у них будут лица! Я был против того, чтобы начать войну с Россией в 1941 году, но точно и то, что я не желал, чтобы русские напали на нас. А это непременно случилось бы в 1943 или 1944 году. Когда они сказали мне, что я играл с огнем, создавая люфтваффе, я только ответил, что не был руководителем пансиона для девочек. […] Конечно же я скажу им, что был готов воевать за то, чтобы вернуть Германии ее величие. Но […] я никогда не отдавал приказа творить такие зверства».
Действительно, для Геринга это был компрометирующий вопрос. А заседания трибунала 13 и 14 декабря как раз и были посвящены операциям по уничтожению евреев в Польше. Обвинение строилось на письменных докладах генерал-лейтенанта войск СС Штропа, а также на записях в дневнике генерал-губернатора Франка. Некоторые отрывки было очень тяжело слушать, и во время обеда Гесс и Риббентроп поинтересовались у Франка, знал ли Гитлер обо всех этих преступлениях. На что Франк с презрением ответил, что Гитлер не только не мог не знать, но и сам отдавал приказы. Когда Кейтель спросил, не следовало ли переложить ответственность за это на фюрера, Геринг почувствовал, что сплоченность их группы начала давать трещины, и сразу же вмешался: «В любом случае, он был нашим владыкой, и я не могу допустить, чтобы его судил иностранный трибунал. […] Лучше я тысячу раз умру, чем увижу, как немецкий вождь подвергнется такому унижению». Но Франка это не устроило, и он заявил: «В прошлом уже судили многих других вождей. Это он нас в это втянул, и нам остается лишь сказать правду». После этого Кейтель, Дёниц, Функ и фон Ширах резко встали и вышли из-за стола, оставив Геринга в одиночестве и в большом затруднении. Было ясно, что его власть над остальными нацистскими руководителями улетучивалась по мере роста числа обвинений…
