КОНЧИНА
Преклонный возраст и болезнь явно сказались на состоянии здоровья императора. Хотя он, как и прежде, увлекался осенней охотой (страсть, которая сближала его со своим наследником), однако, согласно Эйнхарду, это происходило исключительно в лесистых окрестностях Ахена. Уже в первые ноябрьские дни он вернулся в резиденцию. Теперь его жизнь посвящалась только молитве и раздаче подаяния, если верить слегка стереотипным свидетельствам викария Тегана. Хватало времени и на «заботу о правильности текста»; его старания были связаны с исправлениями четырех Евангелий с помощью ученых греков и сирийцев. Эти усилия с самого начала он посвящал важнейшим свидетельствам христианского существования, проповедям, уставу святого Бенедикта, сборникам церковного права и вообще Священному Писанию, дабы праведным словом подготовить истинный путь. В этом отношении ему оказывали содействие главным образом Алкуин и Теодульф.
В одной портретной зарисовке Эйнхард дает нам достаточно точное представление о состоянии здоровья Карла на фоне его почти сорокашестилетнего правления. Между тем у императора прогрессировала подагра, или артрит. Данное заболевание, особенно вследствие постоянного употребления мяса и злоупотребления алкоголем, вызывает нарушение обмена веществ в организме и заключается в отложении солей — это так называемые подагрические узлы прежде всего на суставах пальцев рук и суставах пальцев стопы. Такое воспаление нередко сопровождается лихорадкой и крайне болезненными приступами. Артрит — это классическое заболевание высочайших особ и высших кругов эпохи позднего средневековья. Подобное нарушение обмена веществ было отмечено также у Карла V, а до и после него у многих австрийских эрцгерцогов.
Хотя Карл проявлял повышенный интерес к распространению античных первоисточников по медицине, он не прислушивался к советам собственных врачей, которых, по свидетельству Эйнхарда, «почти ненавидел, потому что они пытались его убедить отказаться от привычного жаркого и есть только вареное мясо». Он, как и прежде, велел каждый день жарить на вертеле дичь, которой снабжали его охотники. Хотя Карл, как и святой Августин, проявлял умеренность в еде и питье, ничто так не раздражало монарха, как вынужденный пост, который, как он считал, только вредил его здоровью. Поэтому и без того ограниченное в своих возможностях искусство врачевания не могло ничего поделать с его подагрой, которая с наступлением старости настолько обострилась, что император при ходьбе даже стал волочить ногу.
Разумеется, одни приступы подагры не свели бы императора в могилу. В суровую зиму 813–814 годов (это случилось в январе) его поразила мучительная лихорадка от воспаления легких, которое, как правильно и со знанием дела отметил Эйнхард, повлекло за собой плеврит. Один из биографов Людовика, Теган, дал точное описание последних дней жизни правителя: «В январе следующего, 814 года на сорок шестом году правления после купания господин император получил лихорадку. Поскольку слабость с каждым днем возрастала (к тому же он ничего не ел и не пил, кроме нескольких глотков воды для свежести тела), на седьмой день после заболевания он приказал послать за Гильдебольдом (епископом Кёльнским и одновременно главным капелланом), с которым был тесно связан. Чтобы набраться сил перед надвигающейся развязкой, епископ причастил его Святых Тайн. После причащения агония продолжалась этот день и еще следующую ночь. Наутро следующего дня (это было 28 января) он в полном сознании неотвратимого вытянул правую руку и из последних сил перекрестил лоб, грудь и все тело. Наконец сложил ступни ног, распростер руки над телом, закрыл глаза и едва слышно пропел стих из псалма: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой». Сразу же после этих слов он с миром скончался, на старости лет и в исполнение своих дней. Еще в тот же день его тело было предано земле в храме, который он сам воздвиг в ахенском пфальце, на 72-м году жизни (!) на 7-м году пятнадцатилетнего летосчисления».
По свидетельству Эйнхарда, Карл скончался в третьем часу, то есть ранним утром 28 января, которое пришлось на воскресенье. Когда, повествуя о кончине монарха, биограф говорит о неуверенности своего окружения относительно места захоронения Карла, здесь следует проявлять осторожность. Фактически незамедлительное погребение уже в день кончины предполагает скорее обратное. Конечно, в собственном завещании Карл ни словом не обмолвился о средствах на его последнее пристанище, однако еще за несколько десятилетий в самом начале своего правления в одной из грамот он выразил пожелание когда-нибудь быть захороненным рядом с родителями в монастыре Сен-Дени. Между тем своеобразное зодческое исполнение его церкви Божией Матери в Ахене, возможно, поставило под вопрос реализацию данного намерения. В этой церкви пфальца, на возведение которой его однажды вдохновила Сан-Витале в Равенне, церкви, которую он украсил римскими дарами и которую Алкуин даже сравнивал с храмом «премудрого Соломона», он и мечтал обрести свое последнее упокоение.
В империи франков не сложился или, точнее, еще не сложился, хотя бы по византийскому образцу, королевский или тем более императорский церемониал погребения. Как любого другого христианина, покойников обмывали, облачали в погребальные одежды, устанавливали гроб с телом для торжественного прощания и затем «предавали земле», то есть закапывали в землю, что понималось в буквальном смысле даже с точки зрения Эйнхарда.
Биограф, живо следуя оригиналу, то есть античным книгам жития императоров, настоятельно указывает на якобы реальные предзнаменования скорой кончины Карла. Среди прочего в одной начертанной красными буквами надписи между верхними и нижними аркадами в интерьере дворцовой церкви стих заканчивался — «Каrolus princeps»[102] как основатель храма. Так вот, слово «princeps» со временем настолько поблекло, что его едва ли возможно расшифровать. Здесь как основа прослеживается житие императора Августа, повествующее о почти идентичном событии незадолго до кончины императора. Однажды в его изображение попала молния и выжгла на надписи цоколя инициалы цезаря. Из литературных толкований автора в любом случае можно сделать заключение об общем душевном состоянии Карла (между прочим, и его биографа!) в последние месяцы его земного бытия. При этом размышлять серьезно о монарших страхах и страстях не приходится. Не языческое толкование снов довлело над последней фазой его жизни, а христианское обращение к евангельским текстам как вратам в вечность.
