Когда же отпущенные испанские матросы сообщили, что во главе англичан находится печально знаменитый Фрэнсис Дрейк, тот самый, что захватывал пешие караваны у Панамы, громил испанцев в Номбре-де-Диосе и Картахене, ярости вице-короля не было границ. Несчастного генерала тотчас сместили с поста, а во все порты побережья были посланы суда с известием о появлении английского "дьявольского Дракона".
* * *
А Дрейка уже волновали совсем другие дела. Он торопился догнать груженное золотом судно, о котором ему рассказал словоохотливый капитан Мартин. Вскоре ему удалось перехватить небольшое суденышко, капитан которого поведал (разумеется, небезвозмездно), что интересующее Дрейка судно проходило мимо совсем недавно.
А в близлежащей гавани Дрейк узнал и название своей будущей добычи — судно именовалось "Какафуэго", как и то, что судно покинуло эту гавань всего двумя сутками ранее.
И снова погоня. В пути англичане перехватили еще одно небольшое судно с грузом одежды. Приодевшись, его отпустили.
Следуя вдоль побережья, Дрейк заглядывал во все бухты. Но ни в бухте Святой Елены, ни в Гуаякиле никто ничего не слышат о вожделенном "Какафуэго". Дрейк начал нервничать. Возможно, испанского капитана известили о погоне и он, изменив курс, где-то затаился, а может, "Какафуэго" просто не заходит более в гавани, так как торопится доставить по назначению свой драгоценный груз.
28 февраля "Золотая лань" миновала экватор. И снова небольшая удача — испанское каботажное суденышко с грузом корабельного такелажа, который был англичанам как раз кстати. Да и золото там тоже нашлось — не меньше 20 тысяч золотых песо.
— Тому, кто первым увидит "Какафуэго", я дарую золотую цепь! — объявил Дрейк.
1 марта в час пополудни, когда "Золотая лань" находилась на траверзе мыса Святой Франциск, сидевший в "вороньем гнезде" Джон Дрейк закричал:
— Парус! Я вижу парус! Это то, что мы ищем!
На "Лани" прибавили парусов, и вскоре уже все могли видеть, что в дистанции девяти миль впереди двигалось большое испанское судно.
— Да, это наш "Какафуэго"! — закричал Дрейк и тут же повесил на шею младшему брату тяжеленную золотую цепь.
Рядом уже в нетерпении толпились матросы, готовые к немедленному абордажу.
— Не будем торопить события, — успокоил их Дрейк. — Всему свое время. И наш "Какафуэго" должен созреть, прежде чем упадет в наши руки. Будем ждать ночи!
"Золотая лань" замедлила ход, чтобы держаться неподалеку от своей добычи, но при этом не вызывать у нее никаких подозрений. Дрейк не без оснований боялся, что, заметив опасность, испанский капитан успеет скрыться в одной из многочисленных бухт близкого берега. А потому надлежало догонять его постепенно, не привлекая особого внимания.
Однако к вечеру подул бриз. Теперь, если бы испанцы заметили неладное, они могли бы быстро скрыться под берегом. Настало время решительных действий. Поставив все паруса, "Золотая лань" рванула на пересечку "испанца".
Артиллеристы зажгли фитили, абордажные партии изготовились к рукопашной.
Тем временем капитан (и одновременно владелец) "Какафуэго" Сан-Хуан де Антон пребывал в полной уверенности, что следовавшее позади него в некотором отдалении судно является испанским.
Когда же в сумерках "испанец" стал его нагонять, а потом и вовсе пересек его курс, Хуан де Антон даже поприветствовал его, пытаясь понять, что за странные маневры выполняет его коллега. Ответа на свое приветствие испанский капитан так и не дождался.
Затем с борта "испанца" прокричали:
— Мы англичане, немедленно убери паруса!
Хуан де Антон впал в прострацию, так как все никак не мог поверить, каким образом в недосягаемых ни для кого владениях испанской короны могли появиться англичане.
— Уберите паруса, господин Хуан де Антон, иначе я пущу вас на дно со всей командой! — вывел его из оцепенения окрик Дрейка.
— По какому праву вы приказываете мне убрать паруса? — только и нашелся он что ответить.
— Перебирайтесь ко мне на борт! — продолжал командовать Дрейк в свой старый медный рупор. — Сделайте это лучше сами. Не надо напрасной крови!
В подтверждение его слов ударили пушки. Одновременно к противоположному борту "Какафуэго" уже подошли заранее спущенные шлюпки, с которых быстро взобрались на борт "испанца" четыре десятка дрейковских головорезов, которые без всякого сопротивления (команда попряталась в трюм) схватили капитана. Спустя четверть часа де Антон уже был на "Золотой лани".
— Не отчаивайтесь, мой друг, такое порой случается на войне! — похлопал его по плечу Дрейк и отправил под арест в кормовую каюту.
Захват Дрейком "Какафуэго". Старинная гравюра
Затем Дрейк перебрался на "Какафуэго" и приступил к ревизии захваченных богатств.
Из воспоминаний участника событий: "На следующее утро начались осмотр и подсчет, длившиеся шесть дней. Нужно было перевести дух после такого безостановочного преследования, но главным образом оказать любезность капитану Хуану де Антону и освободить его от забот о столь тяжелом грузе. Мы нашли здесь много съестных припасов: фрукты, консервы, сахар, муку и прочее, а главное (что и было причиной столь медленного плавания) — бриллианты и драгоценные камни, тринадцать ящиков серебряной монеты, восемьдесят фунтов золота, двадцать шесть бочек нечеканенного серебра, два красивых серебряных золоченых кубка и разную мелочь, всего на сумму около трехсот шестидесяти тысяч песет".
В течение еще трех последующих суток шлюпки непрерывно перевозили драгоценности и прочие нужные англичанам припасы на "Золотую лань".
По словам де Антона, общая зарегистрированная стоимость определялась в 400 тысяч песо, из которых 106 тысяч принадлежало лично королю Филиппу, а остальное — частным лицам. Общая стоимость золота и серебра, которые Дрейк изъял у беспечных испанцев, — более 447 тысяч песо! И это, не считая стоимости большого количества фарфора, ювелирных изделий из золота и серебра, драгоценных камней, а также шерстяных тканей и продовольствия! Из протокола допроса де Антона королевским судом: "Ущерб, нанесенный захваченным им судам, оценивается еще в 100 тысяч песо. В эту сумму не входит стоимость мелких вещей, которые он (Дрейк. — В.Ш.) брал в разных местах".
Надо ли говорить, что Дрейк пребывал в превосходном расположении духа. За совместным обедом он лично подливал невольному гостю вино и предавался философским мыслям:
