Касаясь жизни купца как господствующего класса в — Замоскворечье, нельзя без боли, дорастающей часто до негодования, пройти мимо рядом идущей с ней жизни приказчика и мальчика… Отношения хозяина к приказчику представляют мало человеческого, даже ив наше гуманное время. Они действительно начинают немного смягчаться, особенно в последние десять лет, но то, что еще случается видеть, на что натолкнешься или слышишь от самого класса служащих как вынужденную жалобу накладывает много темных теней на эти отношения, в основании которых лежит не более-менее как - свободный договор. Они хотя таки они касаются не одного Замоскворечья, но там опять- таки они форменнее, нагляднее. Просим покорно нашего читателя взглянуть летом часов около семи-вось-ми вечера, зимою около пяти на Москворецкий мост просим внимательнее приглядеться, в чем и как возвращается купеческий мальчик из рядов домой. В лавке его часто трудно разглядеть, его там целый день гонмя гоняют из одного места в другое, в ином месте он — что твоя рабочая лошадь, если не выпадает на долю еще худшей судьбы — стоять истуканом у притолоки лавки оптового торговца или лаять и зазывать покупателя у мелочного. Встретя оборванного, запачканного, зимой, в страшный холод, часто в какой-нибудь синей чуйке, в старом хозяйском картузе, измученного, нередко охрипшего от крика или от холода, вы подумаете, что он уже свободен после трудового дня, что он остановился и зевает на реку, покрытую льдом, на счастливцев, режущих коньками этот лед. Иногда так; но чаще останавливается он не по своей воле, а по воле ноши, которая надломила ему плечи, не рад, разумеется, он, что и остановился, потому, знает, не пройдет это ему дома даром, и, оглянувшись кругом, много увидите вы в это время маленьких белых негров, согнутых непосильной ношей, может быть, в иную пору под вкусными принадлежностями постного стола богобо-язливых хозяев. Придет и домой мальчик, но нечего и думать об отдыхе: тут надо помочь и приказчику, вымещающему на нем свою досаду, и кухарке, нередко и кучеру, отдых тогда, когда лишь все захрапят в доме, только и отдых, что во сне, до первого пинка, до ранней возни с сапогами и до снова — мучительного дня… Положение приказчика также немногим лучше. Одно уже то, что большая часть приказчиков получают 150, 200 и 300 р. с. жалованья при дороговизне жизни в Москве, освещает много из их положения; при этом большая часть из них должна и обедать из этих же денег (говорим обедать, между тем как этот обед не более как закуска всухомятку, всего понемногу из того, что подешевле из носимого разносчиками в городе). Квартира холостым дается хозяйская; но что это за квартира — это каморки, так называемые молодцовские, в которых помещаются без всякой опрятности, не говоря уже об удобстве; это большею частию сырые комнаты, положительно вредные для здоровья, где-нибудь внизу, вблизи кухни, в соседстве с кучером, с дворником. и особенно замоскорецкого, решительно бесчеловечна со всеми служащими делу и смотрит на своих приказчиков, как на что-то низшее себя, как на людей без всяких потребностей. Расширяя, например, дело, увеличивая число служащих, многие ли подумают об увеличении помещения? Очень немногие; большая часть складывает их, как товар, и в так уже тесный амбар и заставляет этот товар серьезно подумывать о своем положении и располагаться враждебно к хозяину. Покушение на личность приказчика развилось до самых вопиющих размеров, и существует очень любопытный факт, что большая часть монахов и людей потерявшихся, людей разных вольных профессий — из приказчиков. До этого факта доводят самым естественным образом: гнет, пренебрежение, куча разных нелепостей, которые можно назвать общим именем прислуживания, господствующий тон жизни. Часто, например, приказчик вместе с тем и конторщик, пробившись и зимою назябнувшись целый день в Городе, ему приходится, как только отойдут руки, приниматься за перо. Вся неделя, все будни работа без просвету, без отдыху, без малейшего развлечения, отлучиться куда, и особенно без позволения, — и подумать нельзя. Избави Бог, если хозяин, восседающий с хозяйкой и семейством в ложе, заметит где-нибудь в театре приказчика, — тут одно средство — бежать, теряя и деньги и удовольствие, особенно если улизнул потихоньку или выпросился куда-нибудь в другое место, надул по нужде опасною болезнию или, пожалуй, и смертию близкого родственника. А что же остается делать: попросишь честно — наверное отказ: «По будним в театры?.. Да что ты, белены, что ли, объелся?.. Я в театр, ты в театр, да ты понимаешь ли, что ты такое!» Тут и до отказа от места недолго. Иногда спросят еще: «А на какие Деньги а?>> — и так прищурится левый глаз. Поэтому что так и скажет: у меня, дескать, украл человек!"
Окончится безысходная неделя, придет Воскресенье с своей евангельской свободой или праздник Господен или чтимого церковию святого — немногим легче труженику, кроме того, что хочешь не хочешь ступай к заутрене, к обедне, часто если хозяин староста, являйся к ящику, расставляй свечи, ступай по церкви с блюдом, с кружкой; иногда и помолился бы простою, скорбною душою, и тут тебя толкнут то с той, то с другой стороны. Свечку такому-то угоднику, или проложить дорогу какой-нибудь барыне, которой вздумалось приехать под конец, или вывести хозяйскую дочку, которой сделалось дурно в сильно затянутом корсете, дочку, и с тяжеловесной маменькой — одну ни-ни!.. Там, глядишь, свечка отекла, там нищие на паперти бранятся, и стоит себе хозяин в образе старосты и тут, как нередко и в других случаях, выезжает на своих молодцах, и все это из одного усердия, а это усердие такового рода, что попробуй показать какое-нибудь неудовольствие у ящика, так и с места слетишь — зазнался, мол… Беда, если некоторые гуманные хозяева имеют привычку приглашать на некоторые праздники некоторых приказчиков к себе на чашку чая. Эта несчастная чашка чая колом в горле становится у каждого из них при господствующей обстановке: во-первых, примут их как оплеванных, хозяйка и хозяйские дети еле удостоят ответом на их униженные поклоны; разве какой-нибудь подлипала, начинающий забирать в руки хозяина, окажется посмелее и, откланявшись, вступит с хозяином в речь. Выпивши по чашке, все непременно обернут чашки вверх дном; последует односложное «кушайте»; нальют по другой; молчанье ложится тяжелым гнетом; оно яснее всего показывает, какие тут отношения одного к другому; невыносимо для совестливого человека, говорили некоторые нам, оставляя эту нравственную пытку. Кое-кто посмелее выпьет третью, и потом надо, сколько требует приличие, посидеть; прежнее молчание и гнет. Праздничный обед — лучшее время для приказчика, он по крайней мере пораспарит горячим свой затвердевший от недельной сухомятки желудок; после обеда прикорнет и приказчик на часок, на другой или побренчит на гитаре, покурлыкает песню, а кто посмелее, тайком улизнет для более нежащих целей. Дойдя до этой чувствительной, как выражается приказчество (составляющее также своего рода касту) или страмной, как говорят женатые хозяева, стороны жизни приказчика, невольно останавливаешься пред странными воззрениями на этот щекотливый предмет, который в печати называется известною физиологическою потребностию… Хозяин строго преследует развитие в приказчике нежных сторон: «Избави тебя Боже, — говорит он почти каждому при найме, — если что-нибудь проведаю про тебя в этом отношении, — сейчас же со двора долой…» — «Помилуйте, как же-с это можно!» — отвечает, ухмыляясь, приказчик, по большей части долгое время холостяк. С этих двух фраз хозяин и приказчик становятся и в этом отношении в странное положение… Хозяин подсматривает, приказчик держит ухо востро и, хочешь не хочешь, делается плутом. Иной так ведет свои дела, что, как говорится, пальца не подпустишь — все как с гуся, вода; но большая часть их в самые сладкие минуты в жизни чувствуют на себе хозяйскую руку и, бывши отпущены на часы, делаются жертвами подобного направления… Нашей статье, разумеется, не было бы и дела до этих неприличных отношений, если б не пришлось знать и ведать, что они ведут к частому и нередко трудно излечиваемому развитию сифилиса, который, упорно скрываясь из-под страха лишиться места, обнаруживается, когда достигнет высокой степени развития, и бедные люди выгоняются из дома как зараза; и если б не больницы, то ложись хоть на улице, а подобные больницы кладут на долгое время пятно на человека, что и ставится в порок. Из этого понятно, что иногда бедный человек, имея только в будущем какие-нибудь — 300 р. сер. жалованья, решается жениться из необходимости, часто, между прочим, и из того, чтоб иметь предлог не жить в хозяйском доме; от этого происходит немалая доля несчастной семейной жизни этого класса нищенства детей и вдов. Положение русского приказчика и купеческого мальчика: малые оклады, гнет жизни, плутовство> ожесточение и болезненное нравственное унижение, неизвестность будущего, произвол и безотрадность в этом кругу.
