Павлов насторожился. Это, пожалуй, выход и для него.
— А ведь ты правильно рассуждаешь. Я сам уже об этом думал. Давай об этом поговорим следующий раз, — и он ушел, уже успокоенный.
Через несколько дней при встрече с Павловым я вновь поднял вопрос о новых танках с тяжелой броней, защищающей от обстрела снарядами.
— Создать такие танки нелегко, но если ты поможешь, то мы могли бы быстро приступить к работам.
Павлов усмехнулся и сказал:
— А я ведь тоже не лыком шит. — Он вынул из своего несгораемого шкафа листок бумаги и протянул мне. — Вот смотри.
На короткой записке о необходимости начать разработку тяжелых танков было начертано: «Я — за, Сталин».
Спокойно, но с иронией Павлов спросил меня:
— Ну, как будешь дальше действовать? Решения ждать или сразу к работе приступишь? Вы, бюрократы, обязательно потребуете официальную бумагу, чтобы с номером была, а мне больше ничего не требуется — я буду действовать.
В душе я ликовал. С «активной» броней было покончено. Теперь танковое производство будет развиваться как следует — все входит в разумное русло.
Из Испании вернулись танкисты, и у нас непрерывно шли совещания. Водители танков подробно рассказывали о том, как вела себя наша техника в конкретных условиях боя. Они детально объясняли, что происходит с машинами, как устранялись возникавшие помехи и неполадки и что необходимо было бы сделать, чтобы избежать нежелательных сюрпризов в будущем.
А мы слушали, задавали вопросы и записывали, чтобы все существенное незамедлительно использовать в наших конструкциях при проектировании новых машин. Во время этих совещаний кто-то рассказал о том, как один из летчиков — Герой Советского Союза — сам, по собственному разумению, защитил себя листом железа. Нам было предложено немедленно организовать производство авиационной брони.
У нас не было тогда ни времени на долгие размышления, ни опыта, чтобы быстро наладить производство. Мы с Тевосяном и другими инженерами, работавшими на заводе Круппа, перебрав в памяти марки тонкой брони, изготовлявшейся во время нашего пребывания в Германии, вспомнили одну из них и, приняв ее за основу, быстро начали ее производство.
Уже после того как первые партии нашей авиационной брони прошли в Испании боевое крещение, нам сообщили, что на немецких «мессершмиттах» также установлены броневые щитки для защиты летчика, а когда нам доставили для исследования такие броневые щитки со сбитого немецкого самолета, то оказалось, что это наши же по существу броневые детали: они имели примерно тот же химический состав и форму. Круг замкнулся. Мы взяли эту броню с завода Круппа, немецкие фирмы — от нас, с наших сбитых самолетов.
Мысль о необходимости защитить летчиков боевых самолетов возникала не раз, но в то время на всех авиационных заводах шла жестокая борьба за снижение веса машин, и поэтому предложения о броневой защите не получали одобрения.
Но жизнь, как известно, всегда вносит свои поправки в любые планы, сложившиеся концепции и представления. После получения первых сведений от летчиков об эффективности броневой защиты, в исследовательских институтах, занимавшихся авиационными материалами, а также в лабораториях, изучавших броневые стали, появились люди, с жаром занявшиеся созданием броневой защиты для летчиков.
Упорные работы исследователей завершились успехами.
У нас появились хорошо изученные и детально испытанные типы авиационной броневой стали.
Уже во время войны, в 1942 году, двое ученых, С. Т. Кишкин и Н. М. Скляров, за создание авиационной брони получили Государственную премию. Разработанные ими типы броневых сталей спасли жизнь не одного нашего летчика. В начальный же период этого нового и сложного производства трудности были огромны.
Я вспоминаю, какие мучения у нас вызывали небольшие отверстия по краям броневых щитков, которые необходимо было располагать с высокой точностью друг от друга. При термической обработке деталей эти отверстия смещались, и многие превосходные детали военной приемкой браковались.
Все делалось с большой поспешностью, и детально разбираться во всем не было времени. Позже выяснилось, что эти чрезвычайно жесткие требования ничем не вызывались, а появились в результате механического перенесения существовавших технических условий на обработку в других областях авиационной техники. Отверстия были необходимы, как мы узнали позже, просто для того, чтобы через них пропускать шнурок для крепления обивки.
…По мере того как из Испании стали возвращаться участники боев, мы все чаще стали обсуждать с ними вопросы практического поведения нашей военной техники, а также военной техники противника. Информация вернувшихся из Испании представляла для нас невероятную ценность, так как позволяла судить о достоинствах и недостатках отдельных узлов и деталей вооружения и вносить необходимые коррективы в производство. Кроме того, рассказы участников боев передавали нам яркие эпизоды происходившей борьбы. Они были сильным стимулом к интенсификации наших работ.
Было ясно, что мир стоит на пороге большой войны. Это требовало напряжения всех сил, быстрейшего окончания всех начатых работ как по реконструкции заводов, так и по завершению разработки новых образцов военной техники.
Наша промышленность, в том числе оборонная, шла в гору. Ее большие достижения были очевидны, и особенно в области самолетостроения. Советская авиация становилась одной из лучших в мире. В те годы совершили свой исторический полет советские летчицы — Гризодубова, Раскова, Осипенко. Коккинаки пролетел без посадки от Москвы до Владивостока. В это время было много и других примечательных событий. Москва чествовала героев. На торжественные встречи, как правило, приглашались и мы — работники оборонной промышленности.
Когда в Москву вернулся самолет «Родина», мы его встречали на Ходынском поле, где тогда был центральный аэропорт, а затем направились в Кремль на прием, организованный в честь героинь летчиц. Этот прием запомнился мне своей какой-то необычайностью, простотой и душевностью.
В Грановитой палате было сервировано два больших стола, установленных в форме буквы «Т». Мое место находилось за длинным столом ближе к концу. В центральной части первого стола сидел Сталин. Здесь находились другие члены Политбюро.
Одна за другой в Грановитой палате появились героини. Все встали, начались аплодисменты. Взволнованные летчицы подошли к Сталину. Раскова от наплыва чувств заплакала. Сталин обнял ее за плечи и посадил рядом с собой. Мы видели слезы, которые ручьями текли по ее лицу. Сталин стал гладить Раскову по голове, а затем, обращаясь к Чкалову, которого очень любил, смеясь и подтрунивая над ним, сказал:
