Побыв еще пару дней в Москве, Ликвинадзе отправился в Харьков.
Кухалейшвили тоже стал подумывать о поездке на юг. Его могут найти в первую очередь, — ведь он студент. Уехать быстро он тоже не мог. Догадаются, будут искать. И он решил, что доживет до каникул, а деньги пока переправит в Абхазию. На днях в Сухуми должен был уехать Визба.
— Знаешь, старик, — сказал он ему, — возьми вот этот сверток и спрячь где-нибудь до моего приезда.
— Давай, — согласился Визба.
Визба тоже был причастен к краже. Он писал анонимные письма. Теперь, когда стало известно об убийстве профессора, он догадался, что это дело рук Кухалейшвили, но не подал вида.
«Еще и меня прибьют, — думал он, — лучше помолчу».
Сев в поезд, Визба поинтересовался, что лежит в свертке. Глаза его, и без того горящие, разгорелись еще больше, когда он увидел кучу облигаций. «А что, если пропить их?»
На ближайшей остановке он сдал в сберкассу несколько облигаций и через двое суток в хорошем настроении прибыл в свой город на берегу моря. Здесь было не по-зимнему жарко. На горе у вокзала расцвели мимозы, на клумбах горели большие красные канны.
«Вот здесь я погуляю. Черт с ним!»
Он поехал к своему закадычному другу Назаряну.
Теплый ветер врывался в открытое окно. Безоблачное небо синело над головой Визбы. Назаряна дома не оказалось, и Визба поехал в бильярдную. Назарян, как всегда, играл.
— Дуплет в правый угол! — заказал Назарян, и шар, отскочив от левого борта, со свистом вошел в лузу. Визба невольно залюбовался красивой игрой товарища. Когда Назарян через весь стол положил труднейший шар, Визба не выдержал и воскликнул:
— Вот это я понимаю — техника!
Назарян повернулся к Визбе, и несказанная радость расплылась по его лицу.
— Каким ветром, Визба!
— Северным, — ответил тот и отозвал товарища в сторону.
Назарян не стал доигрывать партию, хотя это была явно его игра, и предложил противнику разойтись, на что тот с удовольствием согласился.
Назарян и Визба пошли к порту. Там в небольшом садике был уютный ресторанчик, где в холодке можно было выпить холодного имеретинского вина. Они шли по набережной, залитой абхазским солнцем, радостные от встречи и довольные, что сейчас выпьют.
Заказав зелени и по солянке, они взяли несколько бутылок вина и бутылку водки.
— Ну, как Сухуми живет? — поинтересовался Визба.
— По-старому, приезжих мало, рестораны свободны! — весело сказал Назарян.
— А ты выиграл, что ли, или наследство получил? — поинтересовался Назарян.
— Как тебе сказать — скорее наследство.
И Визба рассказал ему, что это деньги Кухалейшвили, но он решил их пропить, чтоб восторжествовала справедливость.
— Зачем прятать богатство, — поддержал его Назарян. — Лучше пропить.
— Приедет Кухалейшвили — скажем, что вытащили в дороге.
Чтобы не попасться, они попросили знакомых получить за них деньги. Если облигации рассовать по разным кассам, думали они, это не будет так заметно.
И вот с карманами, набитыми деньгами, они начали свое турне по Черноморскому побережью.
Начали кутить в Сочи, а кончили у себя дома. Сухуми город небольшой, все друг друга знают.
В управление милиции Абхазии был запрос из МУРа, естественно, работники розыска заинтересовались, на какие средства гуляют названные братья.
Одинцов старался после убийства профессора избегать встреч с Кухалейшвили. Даже на футбол он теперь не ходил. Страх перед расплатой словно пришиб его. Он стал тихим и вежливым.
Однажды Кухалейшвили, встретив Одинцова в институте, поинтересовался, как идет расследование, но Николай сказал, что он не знает и что старается не спрашивать об убийстве ни у кого. По настроению Одинцова Кухалейшвили понял, что пора ему подаваться в теплые края. «Уеду в деревню, — думал он, — поживу годок, а там, глядишь, все забудется».
Теперь и Кухалейшвили не был так спокоен, как тогда на стадионе, когда он рассказывал Одинцову о море и беззаботной жизни на юге.
Однажды, когда кончились наличные деньги, Визба сам пошел обменивать облигации. И нужно же случиться — одна из облигаций выиграла.
— Заполните квитанцию, — сказала кассирша.
— Через несколько дней зайдете и получите деньги.
Обрадовавшись, что денежный запас пополнился новыми доходами, Визба заполнил протянутый ему лист. Когда он вечером встретил в ресторане «Рица» Назаряна и рассказал ему о выигрыше, то тот тоже пришел в неописуемый восторг.
— Еще год безбедной жизни! — воскликнул он и, подозвав официанта, заказал большой ужин, пригласив за свой стол всех соседей.
Был среди соседей и Василий Иванович, работник сухумского розыска. Он выпил «за компанию» бокал сухого вина и, поблагодарив угощающих, быстро вышел из зала.
Сличить украденные облигации с номерами, сданными Визбой, не составляло никакого труда. Так Визба и Назарян познакомились с милицией. Может, это было им не очень приятно, но что поделаешь. На первом же допросе Визба рассказал, откуда эти облигации попали к нему, и, когда Кухалейшвили с радужными надеждами приехал домой, его встретили здесь работники уголовного розыска.
Тем временем в Тбилиси вернулся Ликвинадзе, Побывав в Харькове и Ростове-на-Дону, в Баку и Ленинграде, он решил отдохнуть дома, но и ему не суждено было остаться в Тбилиси.
И вот из разных концов поехали в Москву, но уже не в мягких вагонах, а в вагонах специального назначения «путешественнички». Невесело было у них на душе. Отдых не пошел впрок.
Не удалось уйти от расплаты и Одинцову. Пистолет, который он взял у Макеенко, не сослужил ему службу.
Детскими шалостями считали выходки своего сына зубной врач Пантелеев и его жена. Шалостью считали они и его беспробудное пьянство. И рос никем не сдерживаемый негодяй.
К двадцати годам Александр Пантелеев имел уже солидный уголовный стаж. Судимости за хулиганство и за угон машины, частые приводы в милицию Александра Пантелеева не насторожили ни родных, ни общественность. Отец и мать ни в чем не отказывали своему единственному сыну. «С годами пройдет», — бездумно рассуждали они.
Вечером 25 марта 1950 года собрались приятели Пантелеева в его комнате для очередной выпивки. Два студента — Хотинский-Сибиряк, Волков и бросивший учебу Попов.
Чтобы не мешать молодежи, родители Пантелеева ушли на вечерний сеанс в кино.
Выпито вино и водка. Стало скучно.
— Хорошо бы покататься на такой, — сказал один из собутыльников.
