В статье «Степан Разин – личность и образ» автор анализирует три романа о Разине, отразивших и три этапа развития советского исторического романа: «Степан Разин» Чапыгина, «Степан Разин» Злобина и «Я пришел дать вам волю» Шукшина. Автор анализирует причины и результаты вольного обращения с историческими фактами во имя художественных обобщений у Чапыгина. При всем том, что полностью разделяю авторское отношение к Чапыгину и его роману, думаю, все-таки не стоит столь безусловно оправдывать отступления от правды исторической во имя правды художественной – и в «чапыгинские времена» – вспомним хотя бы того же Тынянова, и ныне «художественной правдой» оправдывают такие трюки с историей, с которыми мириться никак нельзя. Хотелось бы, чтобы в этом отношении авторская позиция В. Петелина прозвучала в книге четко и определенно. Очень точно и справедливо, на мой взгляд, дается оценка романа Злобина, не избежавшего вульгарно-социологических трактовок личности Разина и его движения в целом. Интересен и плодотворен найденный автором ключ и к творческому и идейному своеобразию романа Шукшина, взявшего лишь эпизод разинской эпопеи, но это такой эпизод и так взят, что через него раскрывается самая суть движения, личности его вождя, соотношения личности и народа и т. д. Статья интересная, по своей значимости выходящая за пределы анализируемых произведений, по существу представляющая развитие советской исторической романистики. Статья большая, и создается такое ощущение – хорошо бы ее поджать, может быть, за счет многочисленного цитирования, пересказа сюжетов романов, благодаря чему статья порою теряет динамичность, местами становится вяловатой.
Статья «Два Григория Мелехова» на мой взгляд, самая значительная в сборнике и безусловно должна быть включена в любой, самый избранный круг исследований «Тихого Дона». Очень точный, темпераментный, нередко острый, даже саркастический анализ трактовок образа Григория Мелехова как «врага» «отщепенца» и т. п. в работах А. Лежнева, Л-Якименко, Ермилова и др. основан у В. Петелина на глубоком знании материала, на точном, непредвзятом, свободном от груза вульгарно-социологических теорий прочтении «Тихого Дона».
К тому же, кажется, это вообще первое и теперь уже, к счастью, не последнее исследование «Тихого Дона», в котором результаты научно-критического анализа не только не противоречат, но и дают надежное обоснование истинности наших непосредственных чувств, вызываемых эпопеей М. Шолохова и связанных прежде всего с главным ее героем – Григорием Мелеховым. С другой стороны, эта же статья – прекрасный образчик глубинной взаимозависимости научно-критического отношения к авторскому тексту с гражданской позицией автора. К немаловажным достоинствам статьи я бы добавил еще и следующее – здесь точность иронии является нередко прямым продолжением общей логики исследователя: «Оставим в стороне тезис критика (имеется в виду Л. Якименко) о том, что «усталый прищур глаз» возник «в борьбе против народа...» (с. 94). Одной этой реплики достаточно, чтобы наглядно и убийственно представить уровень и тенденцию некоторых истолкователей Шолохова.
Но – и в этой статье автор, к сожалению, грешит порою многословием. Умея убедить читателя в своей правоте точной, емкой фразой, он тут же спешит подтвердить ее многочисленными примерами, будто не доверяя то ли себе, то ли читателю. В таких случаях теряется динамическая напряженность развития критически-аналитического сюжета, а это вредит работе, стоило бы уплотнить статью.
Следующая по значимости – статья «Герои Булгакова». Не стану говорить о ее достоинствах, так как невольно повторю все то же, что уже сказал и о предыдущей статье. Остановлюсь только на тех моментах, которые, на мой взгляд, требуют еще уточнения и корректировки.
Автор безусловно любит Булгакова, чувствует его, но порою, думается, допускает в отношении к нему явные, эмоционально обусловленные, перехлесты. Булгаков – большой, даже великий писатель, но вряд ли справедливо полагать, будто «любая булгаковская зарисовка, как бы она ни была незначительна, полна исторического смысла» (с. 151 – 152). Если автор хотел сказать «полна исторических реалий» – другое дело, «исторического же смысла» воспринимается как оценочное определение «Москва! Вижу тебя я в небоскребах!» – вот мечта Булгакова в мае 1924 года» (с. 152). Одно дело – предвидение – предупреждение, другое – положительно-эмоционально окрашенное – «мечта». Эта «мечта», как мы видим, вполне осуществилась, только вряд ли стоит восхищаться такого рода осуществленными мечтами... И т. п. На стр. 204 – 205 автор дает характеристику генерала Хлудова.
Думаю, по редакционно-издательскому опыту, что лучше бы эти характеристики дать не от автора, но от самого Булгакова: то есть показать, что так видел, так понимал Хлудова и его трагедию сам Булгаков, тем более что это соответствует истине. И наконец, совершенно невозможно согласиться с трактовкой Воланда в «Мастере и Маргарите» как положительно-созидательной дьяволической силы. Тут – либо автор что-то недодумал, либо – если он прав в трактовке, то необходимо сказать о том, что Булгаков подвергся соблазну «дьявольской красоты», и вряд ли уместно хвалить его за это.
В статье «Россия – любовь моя» анализируется сущность того направления в нашей литературе, которое окрестили «деревенской прозой», определяется его место в общем литературном процессе, даются точные, интересные, не утратившие за десятилетие со времени написания статьи, характеристики творчества Белова, Астафьева, Носова, Проскурина, Чивилихина, Лихоносова, Распутина, Ф. Абрамова, Троепольского, Овечкина. Свежо и сегодня читаются страницы, посвященные полемике вокруг беловского Ивана Африкановича.
Вторая часть статьи посвящена в основном анализу творчества А. Иванова и В. Астафьева.
Статья безусловно крепкая, я просил бы только автора обратить внимание на следующее. В статье немало так называемых обойм. Не все они безупречны. Так, например, читаем: «Белов, Астафьев, Носов, Сбитнев, Лихоносов, Проскурин, Чивилихин, Волков, Распутин»... и сразу же возникает ощущение субъективности списка, имена Сбитнева и Волкова здесь явно случайны, включение их в список первозначимых писателей дает возможность подключить к нему еще кого угодно, а вместе с тем здесь же слишком заметно и зияние имен других первоклассных прозаиков, чье творчество и по художественному уровню и по общественной значимости конечно же не должно отсутствовать в подобных обоймах. Порою автор объясняет, что же является в том или ином случае исходной точкой объединения, но и здесь, как мне кажется, явен элемент случайности: «Белов, и Лихоносов, и Волков, и Распутин – едины в своем неистребимом желании рассказать подлинную правду о своих современниках...» (с. 332). Но если объединять писателей под таким углом зрения, то в списке не хватает слишком много имен и т. д. и т. п.
