Пока наши товарищи пируют в амбаре, мы вынуждены под угрозой удара прикладом наполнять водой большую бадью, привязанную к короткому концу журавля, погружая её в колодец, а потом тянуть за верёвку, привязанную к длинному концу, чтобы вытащить бадью и вылить её содержимое в другие вёдра, стоящие у края колодца.
Вокруг колодца тут же образуется толстый слой льда, по которому наша обувь скользит, мы всё время больно падаем. Потом надо было носить полные вёдра в маленький домик в нескольких десятках метров, солдатскую баню, и выливать их в бак.
Колодец с журавлём. Рис. А. Тиама
Я пытаюсь бурно протестовать с помощью трёх слов «Niet Niemsku, Franzouski!», что оставляет моих собеседников равнодушными. Напротив, они не перестают кричать «Dava’i, davai, bistre», чтобы заставить нас работать быстрее. Через полчаса я возобновляю попытки объяснить нашим мучителям, что они могли бы заменить нас теми пленными, которые уже поели, лучше бы немцами. Без толку! Голова начинает кружиться, я почти не держусь на ногах, я больше не могу! Но удары прикладов моих истязателей берут верх над крайней усталостью. Я шатаюсь, но иду как во сне, иногда опрокидывая ведро, что каждый раз вызывает новый удар прикладом. Пытка закончилась только часа через два. Шатаясь от изнеможения, обессиленные, изнурённые, продрогшие от холода, мы возвращаемся в амбар, где нас встречает полная тишина. Все лежат на соломе и крепко спят. Никаких следов супа! Разбитые и подавленные, мы валимся на сено. У нас нет времени предаваться унынию, мы так устали и так хотим спать, что засыпаем моментально.
Во время этого бесконечного путешествия по Украине, которое длилось больше двух недель, для нашего питания не было предусмотрено ничего, абсолютно ничего. Мы целиком зависели от доброты, от доброй воли удивительных русских крестьянок, которые много раз раздавали варёную картошку горемыкам, носившим ту же форму, что и те солдаты, которые за несколько дней до этого сожгли их деревни, разрушили их дома, угнали или убили их мужей. Они делали это инстинктивно, безо всякого принуждения со стороны наших охранников. Они не знали, что под этой ненавистной униформой скрывается много французов, которые считали для себя невозможным участвовать в совершаемых нацистами ужасных преступлениях.
Каждый вечер к нам присоединяются всё новые и новые пленные. Нас уже несколько сотен. Продовольственное снабжение и так почти отсутствовало, а теперь станет ещё хуже. Время от времени, каждые два или три дня, нам дают поесть ужасного супу, который больше всего напоминает воду, оставшуюся от мытья посуды. Несмотря на отсутствие чего бы то ни было питательного в этой бурде, мы хотя бы утоляем жажду и хоть немного согреваемся. И я, и многие мои товарищи по несчастью со всей уверенностью можем поручиться, что за время нашего перехода — а он длился более двух недель — мы не ели ничего, кроме десятка картофелин и такого же количества порций скверного супа.
За эти дни мы чудовищно похудели, наши тела превратились в скелеты. Скоро мы уже с трудом узнавали друг друга в этих жалких, опустившихся людях, бредущих, едва волоча ноги, по этому белому бескрайнему простору, который никак не хочет заканчиваться. К голоду прибавляются две напасти — наверное, даже хуже, чем голод, — жажда и вши.
Всё замёрзло и покрылось снегом, днём невозможно найти ни капли воды. Только по вечерам, и то не всегда, мы находим питьевую воду. Глотать снег не только бесполезно — жажда только усиливается, — но и гораздо опаснее, чем кажется. Многие из наших товарищей, не в силах воспротивиться желанию, все-таки ели снег, сначала чуть-чуть, потом всё больше. Большинство из этих неосторожных заплатили за своё неблагоразумие тяжёлыми заболеваниями, такими как дизентерия или тиф. Наши охранники хорошо знали о возможных последствиях. Часто только с помощью удара прикладом им удавалось помешать нам воспользоваться этим самоубийственным способом утолить жажду. В итоге мы были им благодарны.
Питьевой воды нет, воды для мытья — тем более, о том, чтобы побриться, и речи не могло быть. В любом случае бритв больше ни у кого не было, они были желанным объектом для обыскивавших нас солдат. Скоро мы стали так отвратительно, отталкивающе грязны, что стали добычей для беспощадных врагов человека — вшей. Поначалу заражённых этими паразитами почти не было. Через несколько дней это превратилось уже в настоящее нашествие. Однажды вы чувствуете зуд: вы находите одного или двух насекомых. На следующий день их уже несколько десятков, затем сотни. Они размножаются с головокружительной скоростью. Скоро все складки, все швы на одежде становятся белыми от гнид, которые тут же лопаются. С этой минуты вы проиграли, у вас не получится от них избавиться без сильнодействующих средств (которых у нас тогда, конечно, не было). Днём во время привалов и вечером после дневного перехода охота на вшей становится нашим главным и основным занятием. Мы обматываем вокруг шеи шерстяной шлем, что немедленно притягивает вшей к этому тёплому месту. Нам остаётся только их снимать оттуда. Мы можем поймать и раздавить ногтями добрую сотню. Через несколько дней все участки тела, закрытые одеждой, представляют собой кровавое поле битвы из-за тысяч и тысяч укусов этих паразитов, с которыми у нас нет никакой возможности справиться. Конец этому бедствию был положен только долгие недели спустя, в лагерях Курска и Тамбова, где была налажена регулярная и радикальная система обработки против вшей. Два или три года спустя после возвращения из плена мои спина, живот, бёдра всё ещё были покрыты бесчисленными белыми точками — шрамами, оставшимися от укусов, — так же густо, как веснушками некоторые блондинки.
Невозможно передать весь ужас происходившего. Усталость, голод, жажда, паразиты косили нас как косой. Каждый день не один бедолага был вынужден оставить борьбу за выживание. Вот сцена, которую мы видели по несколько раз в день.
Пленный, накануне вечером ещё вполне крепкий, начинает волочить ноги, отставая от колонны. Он начинает шататься, не держится на ногах, теряет равновесие и, наконец, падает на снег. Его милосердные и преданные друзья, у которых силы тоже на исходе, подбегают, чтобы помочь ему с горем пополам подняться. Они поддерживают его, положив его руки себе на плечи, говорят ему ободряющие слова. Чаще всего все усилия оказываются бесполезны. Бедняга, совершенно вымотанный и обессиленный, падает опять. Колонна не может остановиться и продолжает идти, оставив несчастного позади. Один из конвоиров, ответственных за пленных, остаётся с ним, но здесь, в чистом поле, вдали от какого-либо жилья, у охранников нет никакого средства спасти его. Через полчаса охранник догоняет колонну. Что произошло? Можно ли верить утверждениям бывших военнопленных, таких как А. 3., который пишет в своей книге: «…первые выстрелы прозвучали… Тут прикончили отставших, неспособных двигаться дальше…» Я никогда не был свидетелем подобных сцен. Но возможно, что охранник, не в силах помочь несчастному, избавлял его от дальнейших страданий.
