XV
Две неожиданные картины и слух о миролюбии хана — Вторая попытка ночного движения и новая неудача с чертовою дюжиной. — Уч-Кудук — Последний переход и первые признаки оазиса — Чинк, бассейн Айбугира и Кара-Гумбет
Вечером, 10 мая. Бивуак на Кара-Гумбет.
Как только жар начал спадать, мы выступили из Ербасана и, отделившись от пехоты, пошли полным ходом, чтобы засветло оставить за собой обещанные Киргизами опять тринадцать верст. Потянулась та же молчаливая степь, на которую безмолвно смотрит сверху только жаркое и неизменно ясное, безоблачное небо… Проехали несколько верст.
— Господа! воскликнул кто-то, — посмотрите назад, что там творится только!..
Я оглянулся.
Куда девались дикая пустыня и кроткое небо!. Откуда только взялись тысячи ярких красок, заливших степь в самых причудливых волшебных [134] сочетаниях!.. Солнце спускалось к горизонту и, утопая огненно-багровым шаром во мгле, покрывавшей далекую окраину степи, озаряло и землю и небо ярко-лиловым светом, точно чудовищный, невиданный пожар расплылся над необъятною степью… «Прелестный вид! Я ничего подобного не видел!» слышалось по сторонам, когда мы невольно остановились целою толпой, чтобы любоваться этою действительно очаровательною картиной степного заката в полном его блеске. Трудно было оторваться от нее, но в это самое время на востоке нас привлекло другое неожиданное зрелище…
Там, в дали, так же залитой бледно-пурпуровым отблеском догорающего дня, тянулся длинный караван в несколько сот верблюдов… Вот и он заметил нас… остановился, быстро скучился и припал к земле Суетившиеся люди мгновенно скрылись за верблюдами, и караван точно замер…
Остановив на месте сотни, мы, офицеры, одни приблизились к каравану. Вид его был настолько внушительный, что, вероятно, остановил бы не одну партию степных хищников: верблюды, навьюченные огромными тюками, лежали плотным кольцом; из-за этого живого бруствера выглядывали исхудалые, бронзовые лица Туркмен под их огромными меховыми шапками и высовывались ружья, направленный прямо на нас и готовые разразиться свинцовым дождем при малейшем враждебном действии с нашей стороны… Женщины с дубинами в руках [135] стояли в перемежку с мужчинами и повидимому также решились на отчаянную защиту…
Косумка, пользующийся привилегией прежде других пробовать воду изо всех подозрительных колодцев, и теперь был выдвинут вперед и первый заговорил с Туркменами… Оказалось, что караван отправляется в Оренбург и везет туда хлопок, шелк и другие товары куня-ургенчских купцов. На все интересующие нас вопросы вожаки его отвечали крайне неохотно, отговариваясь тем, что вышли из ханства более месяца тому назад. Но между прочим, как бы желая обрадовать нас, они настойчиво повторяли, что Хивинцы драться не будут…
Признаться, едва ли кого обрадовало это известие; по крайней мере не одно проклятие полетело на голову миролюбивого хана… Перспектива мирного вступления в Хиву после стольких трудов и лишений как бы опешила некоторых, разбила на минуту самые розовые из их надежд… Но русское «авось» снова явилось на выручку утопающих надежд…
Успокоив этих первых людей, встреченных нами в степи за все время похода и снабдив их пропускным видом, мы продолжали путь. Они также подняли своих верблюдов и начали удаляться на север, вероятно не веря тому, что так дешево отделались от страшных гяуров…
Южная ночь с ее могильною тишиной снова окутала степь. С востока повеяло прохладой, и среди непроницаемой тьмы бесконечно долго слышался только [136] однообразный топот бодро подвигавшихся коней, да изредка резкий голос Киргиза, перекликавшегося с проводником… Вначале, далеко позади нас, взвивались по временам сигнальные ракеты, показывавшие движение колонны Аварского. Но вот уже несколько часов как и ракет не видно, и говор умолк, и сон назойливо смыкает усталые веки, да и проехали мы тринадцать верст едва ли не трижды… а колодца все нет.
— Что ж это такое?.. Не заблудились ли опять?
Как бы в ответ на это, проводник остановился и к общей досаде подтвердил нашу догадку: он уже часа два с половиной бесплодно отыскивает Уч-Кудук и не знает как теперь быть!..
Ночные движения имеют свою хорошую сторону: не томит жажда и людям прохладно и легко. Но лошади и верблюды теряют при этом лучшие, крепительные часы сна и потому изнуряются гораздо больше и быстрее чем днем. Кроме того, как мы убедились на опыте, в темную ночь и самый опытный степняк не может поручиться за то, что не возьмет несколько в сторону и не пройдет мимо колодца; а тогда ничего нет легче, как бесконечно кружиться по степи… За неимением каких-либо пересечений для ориентирования, единственным путеводителем номада ночью служит строгое соблюдение взятого направления, а раз он лишился и этого последнего пособия, — только случай может помочь ему выбраться на дорогу или на колодезь… Но нет ничего хуже [137] как блуждать в степи! Неуверенность в том, что мы приближаемся к цели, невольно наталкивает на мысль, что, быть может, мы удаляемся от нее. А это убивает всякую энергию.
Мы остановились и слезли с утомленных коней, а Киргизы поскакали по всем направлениям разыскивать потерянный Уч-Кудук. Казаки собрали колючку и развели пред нами огромный костер. Конно-иррегулярцы огласили степь громкою лезгинскою песней и с нею незаметно слились вскоре оглушительные звуки кавказской зурны… Песни, костер, зурна и дружное хлопанье в ладоши, — это такой соблазн для беззаботного Лезгина, что он не удержится от пляски и накануне смерти!.. И вот, один за другим выступая вперед, они начали свой национальный танец вокруг костра, — то плавный и полный грации, то кипучий, словно черти перебесились в ногах, — точно в этот поздний час только для этой удалой пляски сошлись мы в глухом уголку безжизненной пустыни…
С небольшим через час прискакал один из Киргизов с известием, что колодцы найдены: мы оставили их вправо и прошли далеко вперед… Как ни досадно было, но делать нечего, потянулись назад. Киргизы в карьер выскакивали вперед и мгновенно зажигали несколько кустов сухой колючки; пока мы подходили к этому огню, в отдалении вспыхивал другой… Таким образом, двигаясь по кострам, мы пришли к Уч-Кудуку в [138] третьем часу ночи, проведя на коне около 9-ти часов!.. Правду говорил «Ананас», что и вторично не повезет нам с этою дьявольскою цифрой 13!..
Еще далеко от колодцев нас обдал отвратительный запах падали, который усиливался по мере нашего приближения… Наконец в такой степени запахло мертвечиной, что просто «с души воротит», точно мы вступили в область гниющих трупов. Хоть зажимай нос и беги вон!.. Казаки бранились и отплевывались, но тем не менее мгновенно и с обычным шумом окружили колодезь у возле которого валялось несколько дохлых лошадей. Два колодца были засыпаны, а в третьем, на глубине двадцати сажен, была вода, — вонючая как падаль и горькая как… уж я не подыщу и сравнения!.. Все пили ее и торопились набрать в свои сосуды… А на утро Киргизы вытащили из колодца… сперва клочья шерсти, а затем и совершенно разложившуюся козу… Нечего и говорить, что и это никого не остановило: предстоял, по словам проводников, восьмидесятиверстный безводный переход.
