Всего Груздев успел за несколько первых месяцев войны сбить почти два десятка самолетов противника. А сколько сбили другие летчики, используя умные технические и тактические приемы, предложенные этим настоящим испытателем, в полном смысле слова, - кто может подсчитать это?
Вскоре Груздева, как и почти всех других испытателей, отозвали с фронта: возрождался выпуск новых самолетов, нужно было их испытывать.
Между прочим, Груздев выполнил один полет на такой, без преувеличения, исторической машине, как первый ракетный (имеющий жидкостный реактивный двигатель) самолет БИ-1, который испытывал капитан Г. Я. Бахчиванджи, тоже отозванный с фронта специально для проведения этой работы. На испытаниях Груздев летал так же талантливо, напористо, инициативно, как на фронте. Но, к несчастью, продлилась его деятельность обидно недолго. В одном из испытательных полетов у него не вышел из штопора американский истребитель "Аэрокобра" - машина, вообще говоря, очень сильная, но по части штопорных свойств достаточно капризная. Груздев до последнего старался найти способ вытащить падающий самолет из неуправляемого вращения, но так и не успел ни вывести "Кобру" из штопора, ни покинуть ее. Так н был потерян этот незаурядный летчик.
* * *
В один прекрасный день наша эскадрилья была расформирована.
В приказе командующего Военно-Воздушными Силами Красной Армии говорилось, что она "сыграла свою положительную роль при отражении первых налетов немецкой авиации на Москву, когда летный состав частей ПВО Москвы не в достаточном еще количестве был подготовлен к ночным действиям на новой материальной части".
Еще раз получила подтверждение старая истина - настоящий испытательский коллектив всегда осилит любое, самое нестандартное задание, даже если поначалу был не очень подготовлен к его выполнению. Привычка к непривычному - опять она!
В общем, оказалось, что авторы того, первого приказа, выпущенного при формировании эскадрильи, в котором боевые возможности летчиков-испытателей оценивались достаточно высоко, не так уж ошиблись. Впрочем, это тоже один из уроков войны: выяснилось, что люди вообще могут чрезвычайно много несоизмеримо больше, чем представлялось им самим совсем недавно, в мирные, казавшиеся такими далекими времена.
Мы получили другие задания - война с воистину неистощимой изобретательностью ставила перед нашей авиацией одну задачу за другой.
А славный шестой авиакорпус продолжал держать в своих руках небо над Москвой.
Правда, интенсивность налетов фашистской авиации постепенно снижалась. Если в первые налеты к Москве устремлялось по 200-220 бомбардировщиков, то уже в августе больше 110-120 самолетов собрать не удавалось, в сентябре же наибольшее количество участвующих в налете машин не превышало 35. Бомбардировки Москвы оказались далеко не таким простым делом, как, судя по всему, представлялось немцам накануне первого налета.
Даже в октябре и ноябре, когда линия фронта подошла к Москве так близко, что в налетах стали принимать участие не только дальние бомбардировщики, но и самолеты фашистской фронтовой авиации - двухместный истребитель "Мессершмитт-110" и пикирующий бомбардировщик "Юнкерс-87", даже тогда массированные налеты у них больше не получались. Только в ночь на 10 ноября противник попробовал было ударить по Москве группой в 100 самолетов, но, потеряв во время этого налета 47 (сорок семь!) машин, от массовых налетов отказался. Отказался, как показал последующий ход событий, навсегда.
Но не следует думать, что октябрь и ноябрь сорок первого года были для шестого авиакорпуса месяцами передышки. Нет, именно в это время на его долю пришлись самые тяжкие испытания и самые жестокие потери. Фронт приблизился к городу. Война пришла в Подмосковье. И летчикам-истребителям ПВО пришлось, кроме выполнения своих прямых обязанностей по обороне Москвы, еще и патрулировать над линией фронта, и сопровождать своих бомбардировщиков и штурмовиков, а в дни самых острых, критических событий - самим штурмовать позиции и войска противника. Штурмовать на небронированных, одномоторных, совсем не приспособленных для этого вида боевой работы самолетах!
Я перелистываю старые документы - боевые донесения частей корпуса и оперативные сводки его штаба. Октябрь сорок первого. Потери... потери... потери... Один за другим гибнут классные летчики - герои отражения первых налетов на Москву.
Восьмого октября не возвращается с боевого задания лейтенант В. Д. Лапочкин. Его тогда сочли погибшим.
Десятого октября гибнет замечательный летчик, ветеран корпуса - капитан Константин Николаевич Титенков. За три дня до гибели он вместе с Ланочкиным, Васильевым и Верблюдовым (который не вернулся с задания, сбив "Хейнкель-111" в тот же день, когда погиб Титенков, четырьмя часами раньше) сбил очередной "мессершмитт". Через две недели будет опубликован Указ о присвоении К. Н. Титенкову звания Героя Советского Союза. Пометка "посмертно" в Указах тех лет не фигурировала: их было бы чересчур много, таких пометок...
Двадцать седьмого октября в групповом бою с девяткой "мессершмиттов" гибнет Герой Советского Союза младший лейтенант Виктор Талалихин каких-нибудь три месяца назад мы познакомились с этим сдержанным, спокойным, обаятельным юношей. После своего знаменитого ночного тарана он продолжал успешно воевать. Только в октябре на его счету три самолета врага: два "Хейнкеля-111" в один день 13-го и "Мессершмитт-110" 15-го. И вот не стало его самого... В марте сорок второго года мы прочитали в Указе о его награждении орденом Красного Знамени. Тоже посмертно и тоже без упоминания об этом...
Восемнадцатого ноября гибнет в воздушном бою младший лейтенант И. М. Швагирев, который месяцем раньше - тринадцатого октября - таранил "Юнкерса-88", после того как трижды безрезультатно атаковал его и израсходовал все боеприпасы. Таранил - и посадил свою пробитую во многих местах пулями и осколками машину с двумя погнутыми и одной начисто обрубленной лопастью винта к себе на аэродром: появилось стремление (а главное - умение!) если уж таранить самолет противника, то делать это, не отчаянно зажмурившись, а филигранно.
Потери... потери...
Я пишу сейчас о них и думаю: неужели правы те, кто считает (или, по крайней мере, говорит, что считает), будто современной молодежи нет дела до всего этого, что никому не нужны сейчас поминальники, что всех погибших все равно не перечислишь...
Недавно один человек, мой ровесник, с раздражением сказал о молодежи:
- Для них же сейчас нет ничего святого. Они ни во что не верят!
Вот с этим я не согласен решительно! Святое - есть!
Общение с современной молодежью (наверное, во все времена существовал этот брюзгливый термин - "современная молодежь") решительно укрепляет меня в таком убеждении. И гражданские чувства, и неравнодушие к общественным судьбам, и тяга к честности, справедливости, порядочности, благородству, и многое другое в полной мере присущи людям, которым сейчас столько же лет, сколько было нам, когда на нас навалилась война. С ними нетрудно найти общий язык, причем найти, как выражаются докладчики, на достаточно высокой принципиальной основе. Нет, ошибался мой собеседник: не следует принимать неверие в "жрецов" за неуважение к самому храму.
