— Тот из нас, кто предаст общее дело, да будет низвергнут, как эта земля, и иссечен, как эти деревья!
Произнеся слова клятвы, участники церемонии бросили в реку ком земли и саблями обрубили ветви с ближнего дерева.
Союзники приступили к подготовке нападения на Есугаева сына. Однако тайна сохранена не была. Некий горлос по имени Хоридай поспешил уведомить Чингисхана, который в ту пору находился в окрестностях истоков Керулена, у подножия массива Бурхан-халдун.
Хоридай летел на «борзом коне, аки птица». Уже пала ночь, когда ему встретилась смешанная стоянка тайчжиудов и его собственных единоплеменников. Сменив у последних лошадей, он поскакал дальше и, едва не попав в руки к конфедератам, везшим белый шатер для нового гур-хана, целым и невредимым явился к Чингисхану.
Темучжин обратился за помощью к Тоорилу. Тот отозвался не мешкая. Объединенное войско «хана-отца» и его «сына» вступило в долину Керулена. Темучжин для рекогносцировки выслал вперед своих кузенов, Алтана и Хучара, а также своего дядю Даритая. Ван-хан отрядил для этой же цели брата Джаха-Гамбу и своего ближайшего помощника Билгэ-беки. Путь разведчиков лежал к горам Чихурху и Чекчер, а также к Кой-тену, лежащему южнее впадения Керулена в озеро Колен, точнее, между этим последним и Буир-нором.
Армия противника поднималась по долине Аргуни. Ее вели тайчжиудский вождь Аучу-баатур, найманский вождь Буирух, сын меркитского вождя Тохтоа по имени Хуту, ойратский вождь Хутуха. Всех их возглавлял анти-Цезарь Чжамуха. Когда они подошли к озеру Колен и встали перед войском Чингисхана и Ван-хана, спустилась ночь. Было решено отложить сражение на другой день.
Когда рассвело, Буирух и Хутуха-беки, которые были шаманами, стали накликать непогоду, «завывая и бросая в воду камни», чтобы ослепить врага. Но Тенгри обратил снег и дождь против самих конфедератов, и люди Чжамухи под ударами Чингисхана бежали. Многие их лошади попадали в пропасть. Оставшиеся в живых обморозили себе руки и ноги.
Коалиция распалась. Найманы ушли на Великий Алтай, ойраты — в прибайкальские леса, меркиты — на нижнюю Селенгу, тайчжиуды — в низовья Онона. Чжамуха возвратился на Аргунь и как истинный степняк-дикарь, оставаясь верным себе, ничтоже сумняшеся напал на своих же союзников, только вчера провозгласивших его гур-ханом. Этот безрассудный поступок отнял у него последних единомышленников и положил конец его эфемерному царству.[32]
Ранение Чингисхана. Преданность Джелме
Между тем Чингисхан и Ван-хан, разделив радость общей победы, расстались. Тоорил пустился догонять Чжамуху в долине Аргуни. Есугаев сын бросился в погоню за тайчжиудскими вождями: Аучу-баатуром и Годун-орчаном. Те поджидали его на противоположном берегу Онона. Состоялось сражение, длившееся до самого вечера. Когда стемнело, противники разбили свои бивуаки визави.
Чингисхан был ранен стрелой в шею. Из пораженной артерии кровь текла беспрестанно, но Темучжин сражался до конца. Только когда наступила ночь, он, обессиленный, слез с коня. Рядом с ним сел на землю его верный Джелме, воин из племени урянхатов, сибирских таежных охотников.[33] Он и оказал Есугаеву сыну помощь. Джелме высосал из раны запекшуюся кровь и пристроился возле своего господина на корточках, готовый ко всяким неожиданностям. Той страшной ночью Темучжин доверился ему безраздельно. До полуночи урянхат высасывал кровь из раны, боясь, что стрела была отравленной. Среди ночи Чингисхан пришел в себя и проговорил:
— Пить хочу. Совсем пересохла кровь.
Джелме снял с себя шапку, сапоги и верхнюю одежду. Оставшись в одних исподних портах, он направился в стойбище врагов. На одной из тайчжиудских повозок он нащупал рог с кислым молоком. Отступая, тайчжиуды забыли подоить лошадей, потому-то молоко, попавшееся под руку Джелме, и было прокисшим, но он был рад и такому: Тенгри явно покровительствовал ему! Разведя молоко водой, воин дал его своему хану.
Отпив немного, Чингис прошептал:
— Прозрело мое внутреннее око.
Сказав это, он сел. Начинало светать. Заметив возле себя лужицу крови, Темучжин спросил:
— Что это такое? Разве нельзя было ходить плевать подальше?
Джелме пришлось ему рассказать, как он высасывал кровь из его раны, как затем, почти голый, ходил в стойбище тайчжиудов, как принес кислого молока.
— А зачем это ты, голый, побежал к неприятелю, в то время как я лежал в таком состоянии? — задал вопрос Чингисхан. — Разве, будучи схвачен, ты не выдал бы, что я нахожусь в таком положении?
— Вот что я придумал, — ответил Джелме. — Если меня поймают, то я им скажу: «Я задумал бежать к вам. Но они догадались, схватили меня и собирались убить. Они раздели меня и уже начали стягивать последние штаны, как мне удалось бежать». Они поверили бы мне, дали бы одежду и приняли бы к себе. Но разве я не вернулся бы к тебе на первой попавшейся лошади?
Преданность Джелме пришлась Чингисхану по сердцу.
— Что скажу я теперь? — проговорил он взволнованно. — Некогда, когда меркиты трижды облагали Бурхан, ты в первый раз спас мою жизнь. Теперь снова ты спас мою жизнь, отсасывая засыхавшую кровь, и когда томили меня озноб и жажда, ты, рискуя собой, проник в неприятельский стан и, утолив мою жажду, вернул меня к жизни. Пусть же пребудут в душе моей три эти заслуги!
Речи простые и величественные, озаряющие светом благородства эту мрачную и кровавую историю.
Когда совсем рассвело, Чингисхан увидел, что вражеская конница исчезла, оставив на произвол судьбы свой народ. Несмотря на рану, он взобрался на лошадь, намереваясь собрать всю эту толпу, чтобы увести с собой. На одном из холмов Темучжин заметил женщину в белом платье, которая плакала и громко его звала. Это была Хадаан, дочь того Сорган-Ширы, который, когда Есугаев сын был еще ребенком, спас ему жизнь. Она звала Чингиса на помощь, так как его воины схватили ее мужа-тайчжиуда и собирались убить. Хан погнал коня к сопке во весь опор. Подскочив к женщине, он спрыгнул и крепко ее обнял. Увы, его помощь запоздала: муж Хадаан был уже мертв.
Пока Чингис собирал разбежавшихся по долине тайчжиудов, снова наступила ночь. Сострадая дочери Сорган-Ширы, он посадил ее возле себя.
Наутро к Чингисхану пришел сам Сорган-Шира.
— Когда-то, — сказал ему Темучжин, — ты и твои сыновья освободили меня от проклятой колодки. В тот день вы спасли мне жизнь. Почему же потом вы ко мне не присоединялись?
Тот отвечал:
— Уже давно я втайне был предан тебе. Но как мне было спешить? Поторопись я перейти к тебе раньше, тайчжиудские нойоны непременно прахом пустили бы по ветру все, что осталось бы после меня: и семью, и скот, и имущество мое. Вот почему я не мог торопиться. А вот теперь-то я поторопился и явился воссоединиться с моим ханом.
