Ты знаешь, я – газетчик, стихи читаю, но разбираюсь в них плохо. Скажи, кто сегодня самый лучший поэт в Союзе?
— Придуряешься? Ну конечно, я! — Продолжил загадочной фразой: — Но на русском языке лучше меня пишет Иосиф Бродский...
Рассказывал о какой-то убогой девочке из Коломны, в которую вселилась Марина Цветаева. Обвинял Вознесенского в человеческой слабости, Рождественского – в тупости, о Белле163 говорил, как о больной. Сам приготовил очень вкусный салат и коктейль, напомнивший мне студенческие годы своей горьковатой пряностью. Жена его ждёт второго ребёнка. Её просвечивали ультразвуком и определили мальчика. Она умна, проста и приветлива, как и её отец, с которым нас с Наташей164 познакомили потом. Женя дал прочесть рукопись своего романа.
Роман «Ягодные поляны» интересен и написан хорошо, но не более того. Это – не литературное событие, как мне кажется. Знает ли он это, чувствует ли это сам? Не понял. Но зачем он так упорно держится за «космическое» вступление, почему-то названное эпилогом? Не может выйти из образа Циолковского, которого сыграл в кино? И зачем эта последняя глава о Циолковском, никакого отношения к роману не имеющая? Это «космическое» обрамление кажется мне искусственным, и роману низачем не нужным. Но он упрямо мотал головой, как конь, и отказывался это признать.
— Космические главы я отдал Ганичеву165...
Я подумал, что вряд ли Ганичев будет их печатать, «Бабий яр» он Жене не простит... Но промолчал, чтобы его не расстраивать.
Подарил мне кучу своих книг. Среди них одна издана в Англии тиражом 130 экз. на японской бумаге ручного производства.
* * *
Анохин пришёл ко мне домой с бутылкой красненького, не торопясь выпивал и рассказывал:
— А помните, десять лет назад я говорил вам, что когда уходил с испытательной работы, отдал свой планшет и шкафчик в раздевалке молодому испытателю Олегу Гудкову166? Да... Разбился Олег... На глазах всего аэродрома на очень маленькой высоте перевернулся и врезался в землю. Пленку с его докладами потом прокручивали десятки раз. Треск, очень плохо слышно. Спорили о его последнем слове, что это было: «вращает» или «прощайте»? Да... Так вот я точно знаю, что Олег крикнул «вращает!»
— Откуда вы знаете?
— Он был настоящий испытатель. А настоящий испытатель из двух слов выбирает самое важное и полезное людям. И почему он должен был кричать «прощайте»?
— Так ведь он погибал!
— Погибал, но не погиб! Просто он находился в безвыходном положении и только!
- Но, если вы сами признаёте, что положение...
— Все безвыходные положения делятся на «кажущиеся безвыходными» и «действительно безвыходными». В безвыходном положении смерть вовсе не обязательна. Гудкову не повезло, он погиб. А вот лётчик Перов испытывал планер. Оторвалось крыло, деформировался фюзеляж. Надо прыгать, а фонарь заклинило. Он упал с 3 тысяч метров! Падал, как кленовое семечко, плашмя, спиной. И остался жив! Лишился ног, но ездит на машине! Выучил два языка. Жена, дом, весёлый человек!
Я испытывал истребитель. Авария. Решил прыгать. Сбрасываю фонарь, а он не сбрасывается. Образовалась щель в фонаре. Стал вылезать, а ранец парашюта за что-то зацепился и не пускает. В конце концов воздухом меня вырвало из машины. Подумал: «Убьюсь о стабилизатор». Пронесло. Парашют раскрылся. Вот это пример «кажущегося безвыходного положения»...
— А вы сами сколько раз бывали в безвыходных положениях?
— Специалисты считали и насчитали, что я должен был погибнуть 6 раз... А я считал, что даже одного раза – много!.. Поэтому я думаю, что абсолютно безвыходных положений у меня не было.
— Расскажите о самом страшном в вашей жизни.
— 17 мая 1945 года. Испытания на максимальные перегрузки. Сначала вырвало крыло. Да-а, думаю, плохо дело...167 А тут страшный удар лицом о приборную доску. Я не увидел, а скорее почувствовал, что всё вокруг меня разламывается, разлетается во все стороны. Это не я покинул самолёт, а самолёт меня покинул... Не помню, как я вывалился из кабины. Помню только, что какое-то время мы летели вместе. Всё лицо заливала кровь. Шарил и всё не находил кольцо парашюта... Говорят, что в такие мгновения люди вспоминают свою жизнь. Я не вспоминал. Только подумал: «Они на земле так и не узнают, как всё было...» А потом ещё вдруг стало жалко себя. Я представлял, как ударюсь сейчас о землю, и даже сжался как-то, чтобы не так больно было. Но в последний момент нашёл кольцо и дернул... Я упал в озеро. Понял, что левый глаз выбит, и тут вспомнил свою маму. Мне вдруг очень захотелось к маме, будто я стал совсем маленьким...
Сергей Николаевич захмелел и уснул у меня на диване. Я укрыл его пледом и запретил включать телевизор.
* * *
СН168 рассказывал о СП169:
— Я его впервые увидел в 1930 году под Москвой на Планёрной, когда он летал на бесхвостке Черановского170. Потом встретились в Крыму, на планерном слете, где я был инструктором, а он уже известным конструктором планеров. Он был старше и вращался в кругах мне недоступных: Арцеулов, Юнгмейстер, Ильюшин. По вечерам они пили вино у грека Синопли, а я туда не мог прийти. А потом, у Королёва был мотоцикл! Вы не представляете, что это такое – собственный мотоцикл! Помню только, как он долго расспрашивал меня о методах обучения парителей, всё спрашивал: «Как рассказами можно обучать людей летать?» Через много лет он сам обучал именно так космонавтов...
Потом мы расстались на многие года. А после полёта Гагарина состоялась встреча ветеранов планёрного спорта, и мы снова встретились.
— Куда ты пропал? — спросил Королёв, словно мы с ним вчера расстались.
— Меня списали по здоровью, — отвечаю я. — Я – председатель методического совета, а высшего образования у меня нет...
— А ты думаешь, счастье в высшем образовании?! Серёжа, нельзя превращаться в пенсионера! (Анохину шёл тогда 52 год). Ты испсихуешься на аэродроме, всем завидовать станешь. Приходи ко мне, а? Чего раздумывать! Завтра!..
На следующий день Королёв сам заехал за Анохиным, привёз в ОКБ, везде водил, всё показывал, рассказывал о своих планах, о стыковке пилотируемых кораблей в космосе171.
— С этого дня питаться будешь в моей столовой, — сказал Королёв так, как будто вопрос уже решён. — Если нужно, вызывай автомобиль. Я определяю тебя шеф-пилотом. Полетишь в космос.
— Поздно, — сказал Анохин.
— Вилли Пост (был такой американский лётчик) отлично летал без глаза...
— И я летал, — отозвался Анохин. — Поздно. Я шеф-пилотом не буду. Я лучше буду отбирать тебе пилотов...
