«Трибунал признал Йодля виновным по всем четырем пунктам обвинения», – говорится в конце. Итак, трибунал победителей утверждает, что генерал-полковник виновен в «заговоре с целью достижения мирового господства», в «преступлениях против мира», в «военных преступлениях» и в «преступлениях против человечности».
Во второй половине дня 1 октября каждому из 22 обвиняемых в зале суда по отдельности зачитывают меру наказания. За исключением оправданных Шахта, фон Папена и Фриче, подсудимые под охраной двух американских полицейских выслушивают свои приговоры, после чего тотчас выводятся из зала.
Как сообщает Эрих Керн («Германия в пропасти»), союзные генералы, которые наблюдали за процессом, покинули зал суда до чтения смертных приговоров немецким военным руководителям. Лишь адмирал лорд Каннингем остался: он знал, что командующие военно-морским флотом не должны ждать смертного приговора.
Для рейхсмаршала Германа Геринга, главнокомандующего люфтваффе, генерал-фельдмаршала Вильгельма Кейтеля, начальника ОКВ, и генерал-полковника Альфреда Йодля, начальника штаба оперативного руководства, приговор гласил «смертная казнь через повешение».
Письма из камеры смертников
Вечером после вынесения приговора генерал-полковник Йодль пишет из камеры смертников: «Возможно, должен погибнуть праведник, чтобы его могила стала колыбелью новых прав человека. Возможно, своей жертвой он спасет многих других живущих. Возможно, он даже поспособствует тому, что другие поколения будут жить в мире – ведь мы, живущие сегодня, не знаем почти ничего, кроме войны и революции. Такую жертву может принести только человек, который в своем национальном идеализме представлял мировой порядок, который должен был смениться новым. Если это так, то моя смерть имеет смысл».
В письме к жене, датированном 3 октября, он пишет:
«Сначала я отрицательно относился к ходатайству о помиловании, но после того, как Экснер сегодня еще раз зачитал обоснования обвинения, я понял, что ради тебя и своего доброго имени обязан документально определить что в них истина, а что – ложь. Со мной могут сделать что угодно, но я бы хотел, чтобы ты дожила до того времени, когда мое имя будет упоминаться с уважением. Только ради этого стоит умереть, а не ради славы или государства, партии или власти» (Немецкий солдатский календарь, 1961).
В воскресенье 13 октября 1946 года в 12.30 пополудни приговоренным сообщают, что их ходатайства о помиловании отклонены Контрольным советом союзников.
Герман Геринг и Рудольф Гесс отказались ходатайствовать о помиловании. За них, несмотря на отказ, защитники все равно отправили ходатайства.
Просьба генерал-фельдмаршала Кейтеля и генерал-полковника Йодля о замене смертной казни через повешение расстрелом также была отклонена. Победители желали видеть, как их побежденные противники гибнут на виселице.
Рейхсмаршал Герман Геринг не доставляет им такого удовольствия. Он убивает себя сам, приняв в камере капсулу с ядом.
Когда генерал-полковнику Йодлю в его камере сообщают об отклонении Контрольным советом его прошения о помиловании, он встает, как это приписывает тюремный порядок, застегивает воротник своего серого солдатского мундира, выпрямляется – руки за спиной, ноги расставлены – у стены под двойным зарешеченным окном камеры. После слов американского офицера: «Контрольный совет отклонил ваше ходатайство о помиловании» – генерал-полковник слегка кланяется и спокойно отвечает: «Такое решение для меня честь».
«Теперь моя участь, наконец, известна, – написал он жене, – наступила полная ясность, можно идти:
И все-таки моя песня звучит,
Звуки звенят вокруг,
Как палочки стучат по барабану,
Терум, тум, тум, терум».
В другом письме есть такая фраза: «Однажды мой дух придет, чтобы постучаться в двери приспособленцев…».
Во время написания этих строк генерал-полковник Йодль наверняка вспоминал всех тех достойных сожаления свидетелей обвинения, которые поспешили предоставить себя в распоряжение суда мести, при этом не испытывая никаких угрызений совести и обременяя своих прежних товарищей частично, мягко говоря, субъективными показаниями.
За несколько дней до повешения женам приговоренных к смерти «великодушно» разрешают попрощаться со своими мужьями. Верным спутникам жизни предстояло в последний раз увидеться, обменяться прощальными словами. Перегородка из стекла и металлической сетки гарантирует невозможность личного контакта. Никаких последних рукопожатий и объятий. Осужденные генералы скованы со своими охранниками. Даже в другой части «переговорной комнаты», где находились родственники, выставлен караул. И так же как в тюремных камерах, здесь установили скрытые микрофоны.
Последнее свидание фрау Луизы Йодль состоялось 12 октября. В тот же вечер генерал-полковник пишет ей письмо. В нем невинно осужденный, ожидающий смерти человек выражает свои чувства с удивительной поэтичностью и трогательной искренностью.
«Я снова шлю тебе мой вечерний привет. Уже поздно, и я смертельно устал. Ласковое октябрьское солнце еще раз заглянуло ко мне в камеру, скользнуло неяркими лучами по моим ладоням, и я, уже лежа в постели, снова порадовался жизни. Хорошо быть ребенком, юношей, мужчиной. Мне не придется узнать, что такое старческое угасание.
Как и многие, я читал о последних днях и часах людей, ожидавших неминуемой смерти. Но, как и многое в жизни, постичь сильнейшие переживания человек может, только пройдя через них сам, а чтобы выразить их словами, которые заставили бы всех живущих содрогнуться перед неземным сиянием этих священных часов, надо быть поэтом. А я не поэт, я простой солдат. Но твоя любовь знает и почувствует все то, что я не в силах облечь в слова. Я чувствую абсурдность того, что должен с тобой проститься, и в то же время ко мне пришло некое ощущение освобождения. В нашей жизни все повторяется: на смену уходящей зиме, напоследок разбрасывающей сверкающие льдинки, всегда приходит весна. А в моей жизни больше ничто не повторится. Я слышу орган, и моя тоска снова тянет к тебе свои крылья». (Немецкий солдатский календарь, 1961).
Последнее письмо перед повешением – точный час его смерти неизвестен – генерал-полковник Йодль написал 15 октября. В нем сказано:
«Наше прощание не должно стать похожим на горный обвал. Пусть оно станет прекрасным разговором двух любящих сердец или завершающим аккордом изумительного оркестра. Мне было очень тяжело читать твои последние слова, и я не мог сдержать слез. Ибо, когда чувствуешь такую сильную любовь к жене и подруге, расставаться нелегко. И все же я тверд и спокоен и на прощание хочу сказать тебе следующее:
