обстановки. Не понимает, что против 3-й армии генерала Радко-Дмитриева идет накопление больших неприятельских сил, и не усиливает Радко-Дмитриева, несмотря на все его просьбы.
Стали говорить о галицийском населении. Все сходились на том, что если простой народ и напоминает малороссов, то города производят впечатление вполне ополяченных.
Все имели одну и ту же информацию, что во главе враждебной России агитации и пропаганды стояло католическое духовенство во главе с униатским митрополитом графом Шептицким. Последнего военным властям пришлось отправить в Киев.
Перешли на петроградские новости. «Ну, Глинка, теперь вы нам сообщите, что у вас там, в Петербурге, Григорий Богомерзкий делает», — обратился по обыкновению ко мне Дубенский, именуя так Распутина. Все расхохотались. Я рассказал, что Распутин стал очень пить, чего до войны за ним не замечалось. Во-вторых, у одного знакомого он очень сердился, что государя уговорили ехать в Галицию, так как он считал, что эта поездка «безвременна», но что он молится и потому все сойдет в поездке благополучно. Мой корреспондент подшучивал, конечно, насчет молитв старца, но относительно несвоевременности поездки писал серьезно и прибавлял, что некоторые очень неодобрительно отзываются за это о Ставке.
Дар ясновидения у Распутина был большой, и то, что он накаркал в столице, как будто стало оправдываться относительно Галиции. Дубенский был смущен, а мы стали смеяться, что он работает заодно со старцем. Поговорив еще немного, мы пошли по купе, и Дубенский долго еще ворчал и возился по соседству со мной, что всегда случалось, когда он был в дурном расположении духа.
Утром 13-го императорский поезд продвинулся к Проскурову. Все местечко высыпало к дороге, по которой государь должен был ехать на автомобиле в Каменец-Подольск. Старые евреи в лапсердаках, с пейсами, были очень живописны. Детвора жалась около матерей. В 10 часов царский автомобиль тронулся под крики толпы и визг детей. При проезде через деревни автомобиль замедлял ход. Толпы народа стояли по пути, кланялись; перед многими домами, у дороги, стояли столы, накрытые белыми скатертями с хлебом и солью. При въездах и выездах были устроены арки из зелени и полотенец. Было наивно, хорошо и мило.
Не доезжая верст двадцати пяти до города, в придорожном лесу, на уютной поляне, был сервирован гофмаршальской частью завтрак для государя со свитою. Остановка нескольких автомобилей привлекла, конечно, внимание крестьян, работавших поблизости. Стали сходиться. Мы, охрана, подпустили их, насколько можно было, близко, установили в порядке и, после завтрака, государь подошел к крестьянам. Поздоровавшись, государь стал расспрашивать, откуда они, и долго разговаривал с ними. Крестьяне удивительно просто и толково отвечали государю. Государь пожаловал каждому серебряные часы с цепочкою. Крестьяне повалились в ноги. Стали целовать одежду и руки государя. Сконфуженный, государь поднял одного старика под руку. Сцена была замечательная. И этой встречей, и завтраком, и отдыхом в лесу государь остался очень доволен, и так как инициатива этого принадлежала Воейкову, то, конечно, он был в восторге.
При въезде в город встретили губернатор и депутации. Депутации были и около собора. Все подносили деньги на нужды войны. Всего поднесли до 53 000. Крестьяне подносили только хлеб-соль. У собора же были и военные власти. После молебна государь произвел смотр войскам, среди которых был и Крымский конный ее величества полк, столь хорошо знакомый по Крыму. Посетив затем раненых в двух госпиталях, государь вернулся в Проскуров, и императорский поезд отбыл в Одессу.
В 9 часов утра 14 апреля императорский поезд плавно подошел к дебаркадеру станции Одесса. Государь вышел в форме Гвардейского экипажа и принял рапорты, а также военных и гражданских чинов и депутации, которые поднесли в общем 256 500 рублей на раненых. Государь горячо поблагодарил городского голову Пеликана за щедрую отзывчивость городского самоуправления и жителей на пользу раненых. С вокзала отправились в собор. Широкий путь был украшен флагами, зеленью, но наибольший наряд придавали улицам бесконечные цепи учащихся с цветами и флагами и многочисленная нарядная толпа. Все балконы, все окна были усеяны публикой. На деревьях сидели мальчуганы. Все учащиеся корпорации были уставлены по одну сторону улицы, войска — по другую. Царский кортеж двигался тихо-тихо, и ему навстречу летел целый дождь цветов. Гремела музыка, неслось оглушительное «ура!» и звон колоколов, напоминавший Москву.
При южном радостном солнце, при дивной погоде, эти проезды государя нигде и никогда не бывали так красивы и нарядны, как в Одессе. Это была как бы привилегия нашей прелестной, широко раскинувшейся черноморской красавицы. Правда, и природа, да и заботы столь любившего монарха городского головы Пеликана, да и удивительно славного градоначальника Сосновского много способствовали этому успеху — первенству Одессы. Чувствовалось какое-то странное отсутствие официальности, которая, по существу, была в наличности, как и везде.
У входа в собор государь был встречен архиепископом Назарием с крестом и святой водой. Сказав краткое слово, владыка поднес государю икону Божией Матери и большой медный крест. Крест тот был отлит из тех медных денег, что жертвовались в 1854 году солдатами, шедшими на защиту Севастополя, когда их благословлял в поход тогдашний одесский архиепископ Иннокентий. Ныне, поднося тот крест государю, владыка пожелал, чтобы он был водружен в Царьграде на Святой Софии. Не ожидавший такого приветствия, государь был видимо растроган. После молебна его величество особенно милостиво благодарил владыку и затем отправился на Куликово поле смотреть войска.
То, о чем у нас, на севере, лишь шептались, и то некоторые, здесь, в Одессе, говорили громко и открыто, — это о десанте и походе на Царьград. Здесь все были уверены, что прибывающие войска предназначаются для этого десанта. Владыка своим открытым приветствием как бы подтвердил это государю. Одной из главных частей проектируемого десанта был Гвардейский экипаж. Им командовал великий князь Кирилл Владимирович. Экипаж имел уже боевое прошлое и за эту войну. Насчитывал и убитых, и раненых. Обойдя все войска, государь вызвал вперед тех моряков экипажа, которые были представлены к Георгиевским крестам. Государь расспрашивал каждого о деле, в котором тот участвовал, и лично навешивал каждому на грудь крест храбрых. Окончив раздачу наград, государь обратился к морякам со следующей речью:
«Я счастлив, что могу напутствовать Гвардейский экипаж перед выступлением во второй для него поход. Когда я уезжал из Петрограда, августейший шеф ваш просил меня передать свое благословение и привет родному Гвардейскому экипажу.
Во время последней турецкой войны Гвардейский экипаж занимал Константинополь, уверен, что Господь Бог приведет вам и ныне вступить в Царьград во главе наших победоносных войск. Дай Бог вам дальнейших успехов и окончательной и славной победы над упорным врагом. Господа
