Когда заходила речь о каком-нибудь улучшении его личного комфорта, Владимир Ильич обычно отделывался фразой: «Нет, в старых туфлях приятнее…»
Кстати, обувь Владимира Ильича была под стать его одежде. В беседе с писателем Феликсом Чуевым бывший глава Совнаркома Вячеслав Молотов рассказывал: «Мне до сих пор почему-то запомнилось, в голове сидит, даже представляю натурально, как Ленин провозглашает Советскую власть. Я был позади трибуны… И мне почему-то помнится, что Ленин, обращаясь к аудитории, к залу стоял, и одна нога у него была приподнята — имел он такую привычку, когда выступал, — и видна была подошва, и я заметил, что она протерта. Форма дырки даже отпечаталась в голове…»
Молотов так увлекся своим рассказом, что стал рисовать на бумаге форму дырки на ленинском ботинке. Потом показал Чуеву получившийся рисунок.
«Вот примерно такая штука протертая. Но есть там вторая стелька. Вторая стелька еще сохранилась, а нижняя подметка протерта. Даже форму подошвы запомнил…»
Ненамного лучше была обувь главы правительства и в последующие годы. В 1921 году один из слушателей заметил на его правом ботинке аккуратную заплатку возле мизинца…
Впрочем, к обуви Ленин относился также внимательно, как и ко всем прочим мелочам быта. В его сочинениях даже попадаются «обувные» сравнения: «Нельзя обойтись без толстых и подбитых гвоздями подошв, идя в горы». Эта фраза Ленина — о его собственных альпийских сапогах. В них он в 1917 году уехал из Швейцарии, в них сошел на шведский берег. За эту простецкую обувь и одежду, потертые чемоданы прислуга даже отказалась поначалу впускать его в фешенебельную гостиницу «Регина», где русским эмигрантам сняли номера. «Вероятно, — писал Радек, — добропорядочный вид солидных шведских товарищей вызвал в нас страстное желание, чтобы Ильич был похож на человека. Мы уговаривали его купить хотя бы новые сапоги. Он уехал в горских сапогах с гвоздями громадной величины… Мы купили Ильичу сапоги и начали его прельщать другими частями гардероба. Он защищался как мог…»
Разумеется, советский фольклор 70-х годов заменил отношение Ленина к вещам на ровно противоположное:
«Максим Горький спрашивает у Ленина:
— Владимир Ильич, где костюмчик брали?
Ленин отворачивает борт пиджака, показывая лейбл:
— В Швейцарии, батенька, в Швейцарии».
«И мы перевернем Россию!» В 1902 году Ульянов напечатал брошюру, которую озаглавил «Что делать?». Он не случайно выбрал для заголовка название своего любимого романа. Ленин тоже постарался изложить свое заветное кредо, ответить на вопрос: как готовить революцию? В сущности, ленинское «Что делать?» и одноименный роман Чернышевского находятся между собой в тесном родстве. Работа Ульянова — это перевод романа Чернышевского на язык политики.
Вспомним, какое значение придавал Рахметов своему престижу в глазах народа — «уважению и любви простых людей». Сколько сил и энергии он тратил как будто «впустую» — только на то, чтобы завоевать это уважение! Добиться такого уважения, делает вывод Ленин, может только «революционер по профессии», у которого в жизни нет никаких иных занятий.
И Ленин резко восстает против неумелых революционеров — «кустарей», которые пытаются совмещать революцию с другими делами. «Мы своим кустарничеством уронили престиж революционера на Руси», — жестко заявляет он. Такие люди только, «позорят революционера сан». «Неопытный и неловкий в своем профессиональном искусстве, — борьбе с политической полицией, — помилуйте! это — не революционер, а какой-то жалкий кустарь».
Основная мысль Ленина, которую он повторяет много раз: нужна организация «Рахметовых» (правда, Ленин нигде не упоминает этой фамилии) — «революционеров по профессии». Эту идею Владимир Ильич считал гораздо важнее любых прочих разногласий. Известен эпизод, когда Ленин в начале века беседовал с Александром Мартыновым (позднее видным меньшевиком). Сидя в каком-то ресторанчике, они обсуждали различные политические вопросы. «И вот, — вспоминал Мартынов, — мы с товарищем Лениным по всем этим пунктам оказались солидарными, по всем пунктам мыслили одинаково. Но вот он меня в конце беседы спрашивает:
— А как вы относитесь к моему организационному плану?»
— Я считаю его неправильным, — отвечал его собеседник, — вы хотите создать партию наподобие какой-то македонской четы…
— Ну, раз так, тогда нам вообще с вами больше разговаривать не о чем, — отрезал Ленин. (По другим сведениям, он выразился более резко: «Вы ровно ничего ни в чем не понимаете, и разговаривать с вами мне не о чем».)
В своей книжке Ленин перефразировал изречение Архимеда («Дайте мне точку опоры — и я переверну земной шар!») и бодро восклицал: «Дайте нам организацию революционеров — и мы перевернем Россию!» Еще в 1895 году Владимир Ильич замечал в разговоре с Михаилом Сильвиным: «Революция предполагает участие масс, но ее делает меньшинство. Аксельрод рассказывал мне, что в конце 70-х годов среди революционеров была полная прострация, и через какой-нибудь год небольшая кучка создала мощную партию «Народной Воли»…»
Родство своей работы с романом Чернышевского признавал и сам Владимир Ильич. И как-то на наивный вопрос одного из товарищей: «Значит, вы не случайно назвали… вашу книжку «Что делать?»?» — Ленин с глухим раздражением ответил: «Неужели о том нельзя догадаться?»
Ленин вообще любил по примеру Чернышевского называть свои сочинения заголовками-вопросами: что делать? с чего начать? кто такие «друзья народа»?., от какого наследства мы отказываемся? чего мы добиваемся?., мир или война?..
«Ладони изображали рыбьи плавники». Ленин заражал людей не только своей энергией и идеями, но даже жестами. Владимир Ильич был очень подвижным человеком, настоящим «живчиком». «Теперь о Ленине… обычно пишут, как о каком-то «спокойном мудреце», вещавшем истины. Напротив… Ленин был крайне нервен, непоседлив, взвинчен», — вспоминал бывший большевик Александр Нагловский.
Н. Вольский писал о 1904 годе: «В первые же минуты визита к Ленину я познакомился с одним, только ему принадлежащим, жестом. Говоря или споря, Ленин как бы приседал, делал большой шаг назад, одновременно запуская большие пальцы за борт жилетки около подмышек и держа руки сжатыми в кулаки. Прихлопывая правой ногой, он делал затем небольшой, быстрый шаг вперед и, продолжая держать большие пальцы за бортами жилетки, распускал кулаки, так что ладони с четырьмя пальцами изображали растопыренные рыбьи плавники… Постоянно попадая в поле зрения собеседников, ленинская жестикуляция настолько их заражала, что некоторые из них… тоже начинали запускать пальцы за жилетку. Ленин гипнотизировал и этим…» «Мне приходилось потом встречать много товарищей, — замечал В. Адоратский, — которые как будто даже внешне становились похожими на Владимира Ильича, повторяя, видимо, невольно и безотчетно его жесты, его выражения, его интонации, вплоть до выражения глаз». «Все в нем привлекало, — признавался Г. Кржижановский. — И то, как он насмешливо прищуривал глаз, и даже то, как он картавил».
