Когда все остальные варианты по каким-то причинам отпадают, можно вспомнить и о дурнушках. Как правило, таким девушкам предпочитают их более привлекательных подруг, и они всегда рады, когда их приглашают. С ними гораздо интереснее, потому что волей-неволей они вынуждены себя развивать, в отличие от высокомерных красоток, кривляющихся вокруг горы сумочек, сложенных в центре танцплощадки.
Этой зимой я подружился с девушкой по имени Мэвис, очень красивой, но при этом с отличным чувством юмора и очень своеобразными представлениями о мире, который для нее отнюдь не сосредоточен на тряпках и косметике. Помимо всего прочего, Мэвис может зубами открыть бутылку пива. Разумеется, я без ума от нее. Мы проводим вместе несколько счастливых недель, а потом она уезжает в Лондон к сестре. Какое-то время мы переписываемся, но постепенно эти отношения угасают и больше не возобновляются.
Дебора Андерсон — моя первая настоящая девушка. Мы встретились с ней на двойном свидании. Она пришла с моим другом из YMCA, Джоном Мэджином, а я был с ее подружкой, которая оказалась ужасно простуженной и весь вечер сморкалась в свой насквозь промокший носовой платок. Судя по всему, у Джона с Деборой отношения тоже не заладились. Через неделю мы все снова встречаемся в пабе и как-то так получается, что Дебора оказывается в моих объятиях, а Джон возвращается домой в одиночестве.
Дебора — красивая девушка, высокая и застенчивая. Она немного сутулится, стесняясь своего высокого роста, но у нее большой рот, улыбка кинозвезды, стройные ноги и длинные темные волосы. Несмотря на несчастливые обстоятельства нашего знакомства, мы обожаем друг друга с первого момента встречи, и это очевидно каждому, кто видит нас вместе. Наши первые ласки неловки, мы похожи на детей, в темноте дающих друг другу кровавые клятвы, старающихся удержать расплывчатые очертания будущего неумелыми, молчаливыми прикосновениями губ и рук. Между нами возникли невыразимые словами узы разделенной опасности, новизны и страстного желания. Эта чистота и невинность отношений бывает только раз в жизни, она быстро уходит в прошлое, как воспоминание о рае. И то, что я испытал это так поздно, почти в двадцать лет, сделало мои ощущения еще более пронзительными. Тем временем мама — безнадежно романтичная, какой она и была всегда, — видит во мне и Деборе идеал любви, о котором она так страстно мечтала, но была обманута в своих ожиданиях. Она принимает Дебору как родную дочь, а та отвечает ей такой же теплотой. Обе они действуют в расчете на будущее, которого никогда не может быть. Но возвращаясь от Деборы, я чувствую крылья у себя за спиной, потому что на влюбленного не действует сила земного притяжения.
Дебора работает в офисе юридической фирмы в Ньюкасле. Кажется, у нее нет других стремлений, кроме как выйти замуж и начать тихую семейную жизнь. И хотя мы никогда по-настоящему этого не обсуждали, брак по умолчанию является стандартным подтекстом любых отношений между полами для людей нашего возраста и нашего круга. Так было принято в те времена. Я как будто соглашаюсь с таким положением дел, но какая-то часть меня знает, что я неискренен. Прежде чем окончательно расстаться, мы пережили испуг, ошибочно решив, что Дебора беременна, и некоторое время спустя я ушел от нее к дочери директора школы. Через четыре года Дебора умрет, и горькая память о ней преследует меня по сей день.
Проведя достаточно времени на стройке и поработав кондуктором, я решаю попытать счастья в офисной работе: по крайней мере, мне не придется мерзнуть, я доставлю удовольствие маме и к тому же смогу притвориться, что использую в работе свой так называемый «недюжинный ум». В EveningChronicle я вижу объявление: «Воспользуйтесь своим гимназическим образованием, поступайте на государственную службу». Самым лучшим своим почерком я пишу заявление о принятии на работу в налоговое управление. Я разыскиваю старый школьный галстук, надеваю свой лучший костюм, свои самые приличные ботинки, причесываюсь и еду в Манчестер на двадцатиминутное интервью, которое проводит целая коллегия абсолютно безразличных людей среднего возраста, которые задают мне вопросы типа «Есть ли у вас какие-нибудь увлечения?». Мне хочется солгать, что я люблю ловить рыбу на мотыля, но опасаюсь попасть в затруднительное положение, если меня спросят, где я беру наживку и где находится самое богатое форелью течение в Нортумберленде. Конечно, я мог бы сказать «музыка», но мне обидно называть ее увлечением: страсть — пожалуй, но едва ли увлечение. Вот почему я решаю сказать, что люблю гулять.
— И где же конкретно вы гуляете?
— О, я гуляю повсюду! — гласит мой не очень-то находчивый ответ.
— Что ж, мистер Самнер, боюсь, эта работа не позволит вам много гулять. О, я и не ждал от нее этого.
— А какие газеты вы читаете?
Осознав, что нахожусь в Манчестере, я говорю: Guardian, после чего несколько интервьюеров недовольно вскидывает брови, мне кажется, они считают эту газету слишком левой: «И, э-э-э, Telegraph».
- Очень разумно, мистер Самнер. — Они знают, что я лгу. Честно говоря, я считаю, что получил бы эту работу, даже в том случае, если бы проверяющие просто дали мне подышать на зеркало и проверили, конденсируется ли на нем мое дыхание, — вот каким трудным было это собеседование.
— Ну, вот, это и есть государственная служба, — говорю я сам себе.
Итак, я становлюсь служащим налогового ведомства точно так же, как когда-то я брался за другие виды работы, а потом без сожаления бросал их. Это тоскливая работа, к которой у меня нет абсолютно никаких способностей и еще меньше интереса. И хотя быть уволенным с государственной службы практически невозможно, моя репутация в качестве налогового инспектора быстро становится из рук вон плохой. Входящие бумаги, которые я должен обрабатывать, превращаются в огромную стопку никому не нужного мусора, а унылые, потрепанные папки, где содержатся налоговые истории тысяч и тысяч служащих, сплошь заполняют полки стеллажей, источая подавляющую канцелярскую нищету. У меня не вызывает никакого сомнения, что те, чьи налоговые дела я должен контролировать, заняты такой же безнадежно скучной и не приносящей удовлетворения работой, как и я сам. Нередко я приезжаю на работу с опозданием чуть ли не на час. Мои обеденные перерывы продолжаются далеко за полдень, и в пять часов дня я всегда первым покидаю офис, после чего начинается моя настоящая жизнь: я тащу Дебору смотреть на группы в пабах, клубах и на танцплощадках. Мы слушаем Рода Стюарта и группу The Faces в клубе «Mayfair»; Флитвуда Мака, Джули Дрисколл и Брайана Огера в «Go-Go». Дебора терпеливо поддерживает меня в моих мечтах прорваться в круг работающих музыкантов и по дороге домой в автобусе слушает мою нескончаемую болтовню о достоинствах или недостатках той или иной группы. А потом приходится возвращаться к действительности и на следующий день снова отправляться на работу.
