В 1991 году Терменов приглашают в США, где Лев Сергеевич — почетный гость на празднествах, связанных с 200-летием знаменитого Стенфордского университета. И снова — совместные концерты. Жаль, Лавиния Вильямс не дожила до этого, не дождалась. Но состоялась трогательная встреча с Кларой Рокмор. В американской прессе намекают, что у них в те, далекие годы был роман. Не знаю, правда ли это, но терменвоксу она, на самом деле, не изменяла всю жизнь. После выпуска нескольких грампластинок с записями ее игры на этом инструменте, как раз к приезду Термена, — так уж получилось, совпало, — вышел в свет лазерный диск ее лучших сольных выступлений.
Не знали о судьбе Термена и в Гааге, в Центре электронной музыки Королевской консерватории Нидерландов. Когда я был там в 1991 году, меня попросили в следующий мой приезд привезти для музея электронной музыки фотографии Термена. Я сделал наивные глаза: «Может быть, лучше будет, если приедет сам Термен?» Немая сцена из «Ревизора», — и меня попросили передать ему приглашение. И вот мы в Голландии, январь 1993 года. Это была наша последняя встреча.
Королевская консерватория и принимала по-королевски. Симпозиум «Шенберг-Кандинский», со светомузыкальной постановкой оперы Шенберга «Счастливая рука». Затем открытие музея электронной музыки, куда только что привезли из США терменвокс серийного выпуска тех, давних лет. К сожалению, не работающий. Наташа сокрушалась почти всерьез: «Уж лучше наш экземпляр взяли бы, тоже не работает». К выступлению Термена на предстоящей Академии света пришлось инструмент ремонтировать. Местные инженеры оторопели, увидев диковинные радиолампы. Я пытался им помочь, объяснить на английском, как работает «катодное реле» времен Эдисона. Не знаю, помогли ли мои знания радиотехники, которые столь же чудовищны и первобытны, как мой английский, но мастера оказались первоклассные, починили. И вот на открытии Академии света, после моих напутствий: «Ни слова об этих, маленьких, которые хороводы водят и поют», Лев Сергеевич рассказывает на великолепном английском языке — не забыл, помнит! — о своих музыкальных и светомузыкальных опытах. Затем Наташа начинает играть на терменвоксе. И вдруг Лев Сергеевич встает, тихо пробирается за кулисы и — под восторженный гул зала и вспышки блицев, — завершает пьесу сам. После этого даже я решился выступить на английском, впервые в жизни, но, конечно, не столь удачно по произношению. А затем — торжественный прием в Академию света. От «наших» двое — Лев Сергеевич Термен, а затем, вероятно, за компанию приняли и меня. Но хорошая, замечу, компания...
Лев Сергеевич и здесь, в дождливой Гааге, не унывал. Приехал усталый, поникший, но рабочая атмосфера фестиваля буквально наэлектризовала, возродила его. Смотрю, сидит рядом с голландской художницей, что-то заговорщицки шепчет ей на ухо. Она заливается смехом, но смущенно. Подхожу на подмогу, а она: «Вы не поверите, жениться предлагает и сбежать в Россию, что-то о какой-то „микроскопии времени“ рассказывает. Сколько же ему на самом деле лет? Может, он действительно знает какую-то тайну — средство Макропулоса?»
И вдруг меня осеняет — есть такое средство! Сидит перед нами почти столетний, пусть и постаревший, молодой человек, с детской открытой улыбкой и ясными глазами. Он всю жизнь занимался своим любимым делом, не просто Делом, а именно любимым делом, — это и есть средство Макропулоса!..
Вновь, даже в финале, мне приходится повторить фразу: ах, Лев Сергеевич, с Вами не соскучишься. Уже в первый день, то ли он сам не туда дел, то ли умыкнули, исчезла шапка Льва Сергеевича, ни более и ни менее. Голландцы, понятно, страшно смутились. Я успокаивал их, — наверное, кто-то унес для музея или как сувенир. И пока они искали новую шапку, мне снова пришлось отдать ему свою. Она и так сама по себе смешная. А когда на голове Термена — даже панки с петушиными прическами на голове оцепеневали на улице от восхищения! Так и остался он в моей памяти напоследок. Стоим во дворе Объединенного музея Гааги — слева раздел искусств, сзади краеведческий. За стеклом — огромный скелет динозавра. А на его фоне под мелким нидерландским дождем — улыбающийся Термен в моей мокрой потешной шапке.
Новую шапку, экстра-класс, — поэтому, наверно, долго искали, — ему принесли перед самой посадкой в самолет «Амстердам — Москва». Мы уже опаздывали, я посадил советского Фауста в кресло-тележку и с криком «Поберегись!» мы помчались по иноземному, сияющему чужими, неродными огнями аэропорту, к трапу. Домой...
Меня умилило, потрясло тогда, уже в нашем аэропорту, как Лев Сергеевич — или мне показалось? — вдруг стал заученно поворачиваться перед окошком пограничника в зеленой фуражке: анфас, профиль. Господи, за что вы его так, люди?!..
* * *Чудес не бывает. Средство Макропулоса, увы, — сказка, миф. Так уж получилось, в этом же году, осенью, возвращаясь из Германии, с очередного фестиваля, я узнаю в дороге — умер и уже похоронен Термен.
Через несколько дней, 14 ноября в Центральном Доме композитора состоялся вечер памяти Льва Сергеевича Термена, изобретателя и музыканта. Выступала с терменвоксом прилетевшая из Гамбурга Лидия Кавина, внучатая племянница Льва Сергеевича. Впервые была исполнена электронная композиция Анатолия Киселева «Песнь на руинах», посвященная Л.С.Термену[79]. Некрологи появились в нескольких московских газетах, в других городах, за рубежом. Из них прояснилась точная дата кончины Термена — 4 ноября 1993 года. Волею случая стала «незапланированным» реквиемом Термену и состоявшаяся за день до этой даты лондонская премьера фильма американского режиссера Стивена Мартина «Электронная одиссея Льва Термена», который он снимал во время пребывания Льва Сергеевича в США и в Голландии. Собирался продолжить, сделать вторую серию, сняв Термена в Москве, в Казани, в родном окружении, — не успел...
Заключение: итоги жизни, итоги книги
На Ново-Кунцевском кладбище, где похоронен Термен, еще нет памятника, достойного его имени. Но память о нем сохранилась в его делах, во многих десятках изобретений, открытых и секретных, реализованных и оставшихся в замысле, известных нам и, возможно, забытых уже им самим в течение столь долгой жизни. На первом месте, конечно, был и остается легендарный терменвокс, взбудораживший воображение многих музыкантов мира.
И, что самое главное, Лев Сергеевич с самого начала понимал, что электромузыкальные, электронные инструменты не должны просто подменять прежние, имитировать традиционные инструменты. С первых экспериментов в России и в своих американских интервью он постоянно подчеркивал: у «электромузыки» свои возможности, свой язык, своя область творчества. Помню, давным-давно, в Житомире проходила Всесоюзная конференция по электромузыкальным инструментам. Открывал ее тамошний секретарь Обкома КПСС: «Ваша основная цель — электрифицировать музыку так, чтобы каждой семье, в городе и деревне, были доступны и электрическое пианино, и электрическая скрипка. И дешевле, чем настоящие, и места меньше занимают». Подводил идеологическую базу под замену натурального продукта консервами. Я говорю: «Лев Сергеевич, нам здесь делать нечего, надо сматываться». А он: «Неудобно, ведь конференция юбилейная». Я сбежал, а он, бедняга, остался домучиваться. На самом деле, неудобно было, — конференция была официально посвящена 50-летию первого терменовского концерта электромузыки в Кремле...
