Тревога пережита, он возвратился к своим привычным развлечениям. Полина Виардо основала в Баден-Бадене музыкальный центр. Она давала уроки пения молодым особам из хорошего общества и ставила на сцене оперетты собственного сочинения. Отложив свой большой роман, Тургенев с радостью подчинился капризам Полины и написал для нее несколько легких либретто: «Последний колдун», «Оргия», «Слишком много жен». Труппа состояла из учеников хозяйки дома. Тургенев сам поднимался при случае на подмостки. Эта тщетная суета молодила его. Он играл, смешил, принимал аплодисменты. Но не за свои книги на этот раз. Публика была избранной. Здесь видели иногда короля и королеву Пруссии, герцога и герцогиню Баденских, принцесс и принцев, именитых иностранцев…
Когда строительство дома было закончено, у Тургенева не оказалось достаточно денег на его обустройство. Дом стоял необитаемым до тех пор, пока он не получил необходимую сумму из России. Как только он устроился у себя, спектакли стали играть у него, в театральной зале, которую он придумал на радость и во славу Полины. Его чувства к ней были незыблемыми. В феврале он с сожалением расстался с ней, чтобы съездить в Россию, где дела его имения, казалось ему, плохо велись дядей Николаем Тургеневым.
Управление имениями он доверил в Спасском Кишинскому, что очень возмутило дядю Николая, который заперся в своей комнате и пересылал ему через слугу «безрассудные письма». Тургенев привез с собой рукопись романа «Дым» и две повести – «Лейтенант Ергунов» и «Бригадир». В Санкт-Петербурге, затем в Москве он прочитал свои последние произведения друзьям и получил их горячее одобрение. Однако были ли они искренними? Его предыдущие книги были так плохо приняты прессой, что он боялся публиковать новые. А ему, между тем, были нужны деньги. Чтобы поправить свое финансовое положение, он был вынужден, по его собственным словам, «первые два года подстегивать свою Музу – благо литература приносит еще доход». (Письмо к Полине Виардо от 22 марта (3) апреля 1867 года.)
4 апреля 1867 года он выехал в Баден-Баден, чувствуя, что возвращается на родину. Восемь дней спустя «Русский вестник» опубликовал «Дым». Тургенев был доволен тем, что в это время находился далеко от России. Расстояние, думал он, смягчит удары его врагов.
Сентиментальная интрига романа «Дым» была похожа на интригу «Дворянского гнезда». Герой этого нового романа Литвинов – такой же нерешительный, склонный к сомнениям Гамлет. Он живет в Баден-Бадене со своей невестой, скромной Татьяной, и ее теткой Капитолиной Шестовой. Волею случая он встретил там молодую красивую женщину – своенравную, пылкую Ирину, в которую когда-то был страстно влюблен и собирался на ней жениться. Однако после первых успехов в свете Ирина оставила его, сделав блестящий выбор. В Баден-Бадене со своим мужем – общительным, изысканным тщеславным генералом – она правит маленьким русским обществом городка. Увидев Литвинова, она лелеет единственную мысль – вновь покорить его, и он уступает, прекрасно сознавая, что вернувшаяся любовь к капризной легкомысленной Ирине закончится неудачей. Он оставляет невесту и предлагает Ирине бежать с ним. В последнюю минуту, разрушив во второй раз жизнь Литвинова, она отказывает ему, решив остаться с мужем. Из вагона поезда, который должен вернуть его в Россию, «закостеневший от горя» Литвинов смотрит на паровозный дым, клубящийся по перрону станции. «Он сидел один в вагоне, – пишет Тургенев. – Никто не мешал ему. „Дым. Дым“, – повторил он несколько раз, и все вдруг показалось ему дымом, все, собственная жизнь, русская жизнь – все русское, особенно все русское. „Все дым и пар, – подумал он, – все будто беспрестанно меняется, всюду новые образы, явления бегут за явлениями, а в сущности все то же и то же, все торопится, спешит куда-то и исчезает бесследно, ничего не достигая“. Несколько лет спустя, осознав ошибку, раскаявшийся Литвинов находит свою бывшую невесту и женится на ней. Что касается Ирины, то она продолжает вести светскую жизнь. Богатая, осыпанная похвалами и несчастная, она отвергнута высшими лицами общества из-за своего положения. Даже молодые люди отдаляются от нее, опасаясь ее „озлобленного ума“».
Однако «Дым» не сводился к истории о любовной неудаче. Роман содержал двойную сатиру. Сатиру на высокомерных и никчемных генералов, которые составляли окружение Ирины; и сатиру на старых друзей автора. В сознании Тургенева это пронизанное ностальгией и вместе с тем желчное произведение было прямым ответом Герцену и всем тем молодым людям, которые презирали европейскую культуру и упивались славянским мистицизмом. Они бранили его, а он отвечал иронично, страстно, что свидетельствовало о незрелости характера. В самом деле, этот вежливый и уступчивый человек, не наделенный мужеством от природы, не колеблясь, противостоял брани, вражде и опале ради того, чтобы остаться верным своим убеждениям. Борьба идей не пугала его. Он даже при случае искал ее. В «Дыме» некто Потугин злобно нападает на тех, кто упрекал его за то, что привольно чувствовал себя за границей: «Я и люблю и ненавижу свою Россию, свою странную, скверную, дорогую родину. Я вот теперь ее покинул: нужно было проветриться немного; я покинул Россию, и здесь мне очень приятно и весело; но я скоро назад поеду, я это чувствую». Кроме того, тот же Потугин высмеивает русское искусство, русское высокомерие, русскую отсталость во всем. Конечно, Тургенев не подписывался под всеми взглядами Потугина. Однако его любовь к Западу делала его в какой-то степени причастным к его герою. Даже тогда, когда он называл себя русским до кончиков ногтей, в нем жил европейский дух.
Он ожидал бурных выступлений против своей книги в России. Они превзошли все его ожидания. Консервативные круги возмутились недоброжелательным описанием высшего общества, славянофилы упрекали его за дискредитацию родины, революционеры отнеслись к нему как к старому болтуну, который не способен понять значение молодой русской силы. Герцен, которому он отправил свой роман, приветствовал его ядовитой статьей в «Колоколе»: «Этому бедному Ивану Сергеевичу очень уж было необходимо напустить столько дыма? Природа наделила его разного рода талантами: он может рассказывать об охоте, умеет своим пером стрелять по разным тетеревам и глухарям, живущим в „дворянских гнездах“ и в „затерянных уголках“. Однако „нет, – говорит он, – я должен быть жестоким, злым, ядовитым публицистом“. Но в прекрасном сердце нет ни яда, ни злобы». А Тургеневу написал: «Я искренне признаюсь, что твой Потугин мне надоел. Зачем ты не забыл половину его болтанья». Уязвленный Тургенев ответил: «Тебе наскучил – Потугин, и ты сожалеешь, что я не выкинул половину его речей. Но представь: я нахожу, что он еще не довольно говорит, – и в этом мнении утверждает меня всеобщая ярость, которую возбудило против меня это лицо». (Письмо от 10 (22) мая 1867 года.) А молодому критику Писареву признавался: «Быть может, мне одному это лицо дорого; но я радуюсь тому, что оно появилось, что его наповал ругают в самое время этого всеславянского опьянения, которому предаются именно теперь, у нас. Я радуюсь, что мне именно теперь удалось выставить слово: „цивилизация“ – на моем знамени, – и пусть в него швыряют грязью со всех сторон». (Письмо от 23 мая (4) июня 1867 года.) В правительственной прессе Тургенева обвиняли за то, что «оскорбил национальное чувство», что был «клеветником» и «лжецом», в том, что ничего не знал о России. «Знаю, что меня ругают все – и красные, и белые, и сверху, и снизу – и сбоку – и особенно сбоку. Даже негодующие стихи появились. Но я что-то не конфужусь». (Письмо к Герцену от 23 мая (4) июня 1867 года.) Некоторые критики сочли, что полемические дискуссии вредили сентиментальной интриге между Литвиновым и Ириной. Другие посчитали, что писатель выдохся и что его новый роман возвращался к эстетике сороковых годов.
